Красные шляпки дразнили. Но всякий раз, когда Паша руками и телом, раздвигая бурелом, продирался к ним, всякий раз на него насмешливо глазели мухоморы. Веселые, яркие, украшенные белыми горошинами, и несъедобные. Так обидно.

Непролазная чаща кончилась.

– Обабков для жарева нет. Груздей тоже. Сюда за грибами надо бы попозже, – заключил дед и предложил пройти для облегчения полем до колка, где всегда растут лисички.

Бабушка заупрямилась: «Приехали в лес. Так давайте искать».

Деревья пошли крупнее и реже. Павлик свободно расправлялся с паутиной и поглядывал по сторонам.

– Ого! Вот это муравейник, выше меня. Дедушка! Дедушка! Смотри какие муравьи большущие, рыжие! У нас в огороде я таких не видел.

Муравьи сновали по своим улицам. Одни тащили палочки или личинки, другие их встречали и помогали, третьи неслись куда-то, как люди в городе. Каждый занят делом.

Дед состругал с длинной гибкой ветви кору, засунул в труху, в самый центр, оголенным концом и пошевелил. Что тут началось. Работяжки всполошились, забегали, кто во что горазд. Дед подержал ветвь некоторое время, вытащил, резко стряхнул рыжих вояк. От острой кислоты чуть-чуть пощипывало язык.

– Вкусно?

– Угу. Ой! Бабуля что-то нашла, – и мальчик стремглав помчался.

Около той стайкой рдели малюсенькие волнушки. Грибов почти не было. Бабушке попалось несколько сыроежек, да три молодых польских.

– Попрятались. Как назло, попрятались, – растерянно разводил дед руками.

Павлик вымотался. Ноги гудели. Взрослые тоже устали, только молчат.

«А если окружат волки! Как мы убежим? Или с севера объявится рысь, – переживал мальчуган. – Правда волки летом на людей не нападают. Ну и что. Увидят, что мы утомились и не убежим от них, и нападут».

От бесконечных белых стволов берез с черными чечевичками рябило в глазах. И в этом непрерывном контрасте двух цветов, белого и черного, для ребенка таилась опасность.

«А может, мы заблудились? В лесу ни одного человека, только мы», – и спросил:

– А когда вернемся домой?

– Как кукушка закукует, – почесал затылок дед.

«Вот оно что! Взрослые с радостью бы вернулись, да ждут команды. Все правильно. Значит и мне надо терпеть. Не прозевать бы только сигнала».

Бабушка уже давно махнула рукой на поиски и принялась собирать кисленькую костянику в ведерко, благо ягоды рдели по всему лесу. Костяника не понравилась, ее не сравнить с красной смородиной, и косточки крупные, жесткие. Павлик пытался помочь, но быстро выдохся – больно муторно. И отошел к деду, кружившему на солнечных проплешинах.

– Здесь в прошлом году я за час наломал мешок лисичек, – огорчался тот.

Нагнулся и из-под черной грязной листвы раскрыл крохотный, с копейку, золотистый грибок, затем еще и еще.

– А вот крупный бугорок. Смотри. Груздь. Сухой. Сырые, рыжие с махрой, а сухие, белые, настоящие – без.

У Павлика загорелись глаза. Вскоре они отыскали еще пару сухих. И все.

– Ты иди, перекуси, а я проскочу в ложбинку, там трава густая. Вдруг что и попадется, – и исчез за деревьями.

– Посиди, отдохни, лесовичок мой ненаглядный, – бабушка усадила внука на толстый ствол упавшего дерева, расцеловала и протянула сумку с едой.

«Лесовичок» устроился поудобнее и принялся уплетать пирожок, закусывая огурчиком. Мальчик ел и беспокоился. Как он ни прислушивался, кукушка молчала.

«Может, у птицы семья, птенчики, она замоталась и забыла. А может, закимарила. Позавчера бабушка обещала почитать мне книжку после обеда. Пока я доставал с полки, она уснула на диване. Пришлось читать самому. Кукушка, наверно, уснула. По времени обед-то прошел. Точно, утомилась и уснула, а взрослые не догадываются», – утвердился Павлик.