И сор, сгоняя в трещины в полу,

Его метёт почтарка в мягких валенках.

Телеграфа в Зум-Булуге действительно не было. А вот телеграмма всё-таки была. Правда, не от любимой девушки, сотканной в моём воображении из множества знакомых лиц, а от начальника управления… Но об этом, дорогой читатель, ты уже знаешь.

Ответа же на своё письмо из Тулуна в Питер я так и не дождался, ни осенью, ни зимой…

Зато весной, кажется в апреле, пришло письмо из Москвы. Из Литературного института, в котором говорилось: «Ваши рассказы прошли творческий конкурс (сорок человек на место!). Вступительные экзамены начнутся 1 августа. Перед экзаменами необходимо собеседование, поэтому просим прибыть в Москву по адресу: Тверской бульвар, 25, заблаговременно».

В декабре следующего года, перед самыми новогодними праздниками, уже будучи почти полгода студентом Литературного института, я сдавал первую сессию, всё ещё до конца не веря в то, что учусь в этом прославленном многими знаменитыми именами, необычном учебном заведении. В свободное время я ездил на «Мосфильм» для озвучания себя самого в снятом ещё осенью в Сибири, на берегу Байкала, знаменитыми режиссёрами Ренитой и Юрием Григорьевыми, материале. Они делали фильм о своём учителе Сергее Герасимове и пригласили сняться в эпизоде меня и Валентина Григорьевича Распутина. Меня как местного жителя небольшого городка Байкальска, куда мы с семьёй незадолго до того переехали, а Распутина как великого писателя.

Там, на «Мосфильме», Ренита Андреевна и Юрий Валентинович и познакомили меня со своим коллегой, выпускником режиссёрского факультета ВГИКа (к сожалению, не Павловичем), который надумал снять короткометражный фильм, представив его как дипломную работу по моему рассказу, опубликованному полгода назад в журнале «Юность».

Вернувшись после сессии – и таких насыщенных всевозможными, в основном приятными, событиями дней – домой, я совершенно неожиданно получил новогоднюю открытку«раскрывашку» от Тучкиной Елены («И как она только узнала новый адрес?»), в которой та поздравляла меня с Новым годом! И сообщала, что «Успешно защитила диссертацию и ещё более успешно, по мнению всех знакомых, вышла замуж за… да ты его наверняка помнишь, занудный такой, с вашей биостанции на Белом море – Виктора Бергера», молодого, талантливого, очень перспективного учёного, доктора наук. Последних слов в открытке не было, их мысленно дописал я, потому что знал Бергера, работал с ним в своей, теперь уже такой далёкой питерской поре. Открытка же заканчивалась словами: «У меня всё хорошо. Как ты? По-прежнему ли меришь километры необъятной своей Сибири, как ты писал мне из городка с чудным названием, кажется, Тулон… Где ты мотаешься теперь? Каковы твои планы? Навестил бы как-нибудь нас в нашей северной столице. Тем более с супругом вы знакомы. Больше нет места для слов, а чувства на бумаге не передашь… Всего тебе доброго. Вспоминай меня, хоть иногда… До свидания».

До свидания, в данном случае, скорее всего, означало: «Прощай». «И если навсегда, то навсегда прощай», – додумал я. Понимая, что этой пространной открыткой-письмецом была поставлена жирная точка и прочерчена не менее жирная черта, отделяющая мою прошлую, питерскую, и нынешнюю, такую же впрочем, как и прежде, неопределённую в перспективе жизнь.

Прочитав весточку от Елены, я улыбнулся – не столько этому запоздалому посланию, сколько тому, что я предугадал его появление всё в том же стихотворении, написанном в улусе Зум-Булуг.

Где потерялся ты, бродяга?

Какая ныне передряга

Тебе приехать не даёт?

У нас в Москве всё дождь идёт.