– Эх, – вздохнул Вадим, – бабёнку ему нужно было завести. Впрочем, он от них шарахался, как чёрт от ладана. А может, правильно делал, что шарахался? Женщина, это чёрные дыры в прямом и переносном смысле. Извини за грубый каламбур. Но ведь тоже, как шагнул за границу событий, сиречь по ту сторону чёрной дыры, считай – пропал. Разложишься на атомы. А соберешься ли потом, не известно. Их манящие одежды и есть горизонт событий.

– Ты противник физической близости?

– Нет, что ты. Близость это… Слова не подберу. В общем, ничего более привлекательного ни биология, ни физиология не придумали. Однако: лишь вечер настаёт, пылаю я сильней, чем светлячок. Но пламени тебе, наверное, не видно, и от того ты равнодушна.* Что ж, выпили, помянули. Пойду я, – вздохнул Вадим. – Тебе когда на работу?

– Завтра с утра.

Вадим покачал головой и ушёл. Андрей закурил.

«Фома, Фома… Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их». **

Как глупо всё: и жизнь невпопад, и смерть на полдороге…

Стоит зима – и вдруг, совсем нежданно, —

Между деревьями увидел я цветы, —

Так показалось мне,

А это хлопья снега,

Сверкая белизной, летели с высоты.***

Жизнь продолжается, спешит вперёд, стуча шестерёнками; даже когда нам кажется, что всё кругом замерло, жизнь упорно продолжает крутить колёса, перемалывая секунды в муку, выпекает из неё хлебы, сушит сухари, чтобы затем хранить в мешке под названием «память». Но сохраняются лишь самые крепкие их сухарей, которым не суждено покрыться плесенью. Их удел – служить пищей, удел других – пыль и труха.

Можно долго глядеть на звёзды, мечтая о том, что где-то там вращаются другие солнца, а вокруг них, словно йо-йо, кружатся обитаемые земли. Счастливая, почти вечная жизнь. Радость и мир.

Но так ли уж каждому хочется вечности? Или этот миф придуман только затем, чтобы хоть чем-то сгладить, успокоить, умерить страх перед собственной смертью? Смерть начало жизни. Так сказано у Гаутамы, так сказано у Христа. Разница лишь в том, что первый обещает праведнику цепь перерождений, а второй райское беззаботное блаженство: бесполое и бессмысленное.

Прошло полгода. Июнь победно размахивал флагами и усеивал город испепеляющими стрелами. Дома кое-как, но выдерживали осаду, неимоверными усилиями им удавалось отбиваться от жары.

Андрей был рад, что получил отпуск, и теперь был волен распорядиться им, как душа пожелает. А душа пожелала незамедлительно сбежать из города, оставив его на разграбление духоте. Впереди две недели безделья. Не проводить же столь драгоценное время в объятиях ватных одеял. На дачу! Туда, где течёт симпатичная речушка, где неподалёку от висячего моста стоит маленький домик, окружённый яблоневым садом, где поскрипывает на несмазанных петлях калитка. А возле неё, окружённый камнями пятачок, на котором удобно разводить вечерами костёр и жарить, подготовленные в лимоне и маринаде и сдобренные сухим вином шашлыки. Одна беда – скучно ехать одному. Хотя, кто сказал одному? Есть же Арбуз!..

Андрей сошёл с пригородного поезда на пыльный полустанок и спустил с поводка Арбуза. Поджарый чепрачный доберман повёл носом, отряхнулся, проверяя, действительно ли отцеплен поводок, и знакомой тропой через луг побежал к лесу. Андрей не боялся отпускать собаку. Во-первых, потому, что с поезда никто больше не сошёл. Во-вторых, Арбуз не отличался злым нравом, и если лаял, то лишь для поддержания авторитета и прочистки голосовых связок. Он был, если таковое определение применимо к собаке, принцем крови. Никогда не нападал без причины, и тем более без команды.

Арбуз был натурой миролюбивой. Его больше интересовала возня с какой-нибудь суковатой палкой и купание в реке. Да ещё помощь в поиске грибов. Если у него вдруг возникало желание этим заниматься. Но когда возникало, то грибы он находил добросовестно, оглашая каждую находку громогласным лаем, от которого замирали все прочие лесные звуки.