А возможность перевоплощения? гарантированного предвидения? а путешествия во времени? О, если б кто-нибудь знал, какое это наслаждение! – видеть себя признанной красавицей, где-нибудь на балу, в шикарном платье, усыпанном драгоценностями, окруженной свитой блестящих кавалеров и беззаботно смеющейся их остроумным шуткам. Или другой, гордой и непоколебимой, показывающей на порог какому-нибудь зарвавшемуся негодяю. Видеть себя в сотнях, тысячах ипостасей, переживать взлеты и падения, будучи абсолютно уверенной в хэппи-энде, мановением одной только мысли управляя миллионами судеб, верша историю, зная, что так будет всегда! Потому что она – полноправная хозяйка, никто и никогда не сможет вторгнуться, помешать, нарушить. Никто и никогда не сможет узнать, разоблачить, высмеять.

Но раз за разом жизнь требовала ее к себе назойливым звоном будильника, окликом подруги, металлическим голосом преподавателя; приходилось возвращаться. Прятать темперамент, чувственность, романтичность, камуфлировать душевный диссонанс растерянностью, робостью, стеснительностью. Впрочем, все эти сложности и неудобства привели лишь к усовершенствованию исполняемой роли, придали ей трогательность, глубину, в конце концов, оформились маской покладистого практицизма, вверяющего слабохарактерную, ветреную и беспечную натуру в надежные руки натуры прагматичной, не склонной к мечтательности и меланхолии.

Как ни странно, альянс вышел довольно жизнеспособным; притворство иногда бывает на удивление пластично и изобретательно, принимает неожиданно естественные и гармоничные конструкции и формы. Они с Тонькой оказались, будто созданными друг для дружки, друг дружку дополняют и уравновешивают; им действительно интересно и легко вдвоем, и нет в этом никакой принужденности, напряжения, фальши. Просто один человек, более развитой и приспособленный к жизни (Тонька), присматривает за другим, к жизни не приспособленным (Аня). И пусть это смахивает на подавление и диктат, ничего, так всем будет лучше, спокойнее. Даже маме, хотя, кажется, она что-то и подозревает. Так что, как ни крути, а лучше Тоньки для Ани подружки нет.

И, все-таки, даже такие минимальные и вполне осмысленные и мотивированные перегрузки давили, угнетали, и время от времени, когда Тоньки рядом не было, Аня позволяла себе что-то вроде побега. Только ненадолго, на несколько остановок, если дело было в городском транспорте, или на пару минут, если это случалось, например, в очереди, на прогулке или еще где-нибудь. С восторгом, даже с каким-то пугающе отчаянным исступлением сбрасывала она опостылевшие вериги притворства, словно стаю птиц, отпускала на свободу чувства и тут же влюблялась! Спонтанно, безрассудно, с первого взгляда! Здесь! Сейчас! Наяву! Впрочем, оказалось, любовь – та еще штучка! – тут же начинала своевольничать, пробуждала глупые, абсолютно необоснованные надежды, будила неожиданные фантазии. А вдруг ее избранник обратит на нее внимание? вдруг тоже влюбится? Вдруг он вообще давно в нее влюблен, повсюду ее преследует, а она заметила его только сегодня? Фантазии буйствовали, рисуя ослепительные картины, заставляя забывать все, напрочь отрешая от реальности, – однажды, провожая предмет своей страсти, Аня заехала к черту на кулички, в другой раз едва не попала под машину. И все напрасно! Никто не ответил ей, ни разу смелость ее не была вознаграждена хотя бы взглядом, жестом, намеком, а ведь она чувствовала, каким-то сверхъестественным, надпонятийным инстинктом знала, что ее заметили, ею заинтересовались, может быть, даже готовы были увлечься. Но ничего не происходило, все ее нечаянные любви уходили, уезжали, таяли в безбрежье будничной суеты, и долго еще потом было пусто и одиноко, грустно и тревожно, будто рассталась с кем-то хорошим, с кем-то близким и дорогим. Она проклинала свою мечтательность и доверчивость, обзывала себя дурочкой и неудачницей, но проходило время, рана затягивалась, и надежда вновь начинала плести свои стыдливые узоры. Может быть, в следующий раз повезет?