А я у одного игрока был сборщиком бабок. Вот он выбьет из кона одну-две бабки, я бегу, беру и в карман себе кладу, а по окончанию работ (игры) я получаю за труды 4-5 бабок.

А богатые в это время играли свадьбы, гнали самогон, и уже появился паровой аппарат гнать самогон у Данилова Фёдора, кулака.

Но а был Горбунов Илья Ив., грамотный и художник. Начал рисовать деньги, червонцы. А два богача, Евстигнеев Максим и Мурзин Емельян, их сбывали. Но тут купили самогону у Евстигнеева Ефима, отдали червонец. Тот как-то признал его фальшивым. Принёс им обратно, но оне его не взяли. Вот их всех троих в тюрьму посадили. Два богача там умерли, а Горбунов вернулся.

А в марте 1924 года отец повёз меня на заимку Курочкина отдать в работники на лето к богатому Егору Шведову, но ценой не сошлись. Мы приехали обратно.

А тут как раз передел земли (пашни). Получили все мужчины и женщины по 1,5 га земли на человека. У нас опять 15 га, семья была 10 человек.

Я ходил, работал по найму у богатых мужиков. А тут какой-то н. э. п. объявили. Многие думали, что вернёмся к старому. А богачи стали ещё смелее да, говорят, в Шумихе приехал купец Харламов и Еремеев и мельницы будут ихние. А наш брат, беднота, особенно в нашем краю, Калуге, пилят дрова из всякого старья и возят, продают в Шумиху. И называли их рыбой: ты, Егорка, поедешь завтра с «рыбой» в Шумиху.

А весной 1925 года меня отец отдал в работники с апреля (пасхи) до заговенья, до 27/XI. Вырядил за меня 0,5 га пшеницы на парах, 25 рублей, мне сшить полушубок, скатать пимы (валенки), купить шаровары (брюки) и сатиновую рубаху. А когда у него буду жить, я должен носить всё его. Но он одел, обул мало-мало, а когда отсеялись, у меня не было сапог. Я работал, пахал, боронил, в лес ездил – всё босиком. Утро, рано, роса. И ноги у меня потрескались. Воскресенье. Я пришёл домой, у меня были праздничные сапоги, у отца лежали. Я их стал одевать, ноги больно. Отец увидел, подошёл и сказал: «Одевай и завтра не снимай, работай в них». Я утром поехал пахать пар в своих сапогах. Хозяин увидел и решил мне сшить сапоги. Через три дня привёз их в поле: «На, одевай». Я обрадовался, не рассматривая их, какие оне. Снял свои, намотал портянки и стал одевать. А ноги у меня большие и сам был в силе – 173 см высоты и 73 кг веса. Но тут что-то с лошадями неладно. Хозяин: «Ушли лошади». Я бросил сапоги и босиком побежал искать лошадей. Нашёл, привязал, намешал им мешку (сено намочишь, посыпешь мукой) и опять стал обвёртывать ногу портянкой. А портянка-то толстая, а я тороплюсь. Взял сапог, как потянул, и у меня в руках осталось одно голенище, а головка оказалась на полу. Я не понял сначала, что получилось. Ох, хозяин разгорячился: «Не умеешь носить обувь. Вам только и ходить босиком». Потом разобрались, он, оказалось, нашёл старые обудки и пришил к ним голенищи. Это раньше называли бахилы, но эти обудки были старые, гнилые и оне оборвались и все.

Отработал много. У меня обошлось на каждый рабочий день в поле 1,20 га в среднем я вспахивал плугом на двух лошадях. Сам кормил лошадей и себе варил.

Поехал пахать в поле, 2,5 га. Хозяин даёт мне всего: корма (овса) лошадям, мне молока, простокиши18, мяса на два дня. «Когда спашешь, то приедешь к избушке. Там будет тебе хлеб и корм лошадям». Я справился, приехал к избушке – корм здесь, а хлеба мне нет, а я уж давно всё съел, хочу есть. Всё тщательно обыскал. В избушке, под крышей нет. Накормил лошадей. Думаю, пойду к маме в деревню. Она накормит меня, и приду обратно. А лошади? Если кто украдёт, отец мой что скажет? Нет, лягу спать до утра. Со мной собака и ружьё. Лёг под крышу, смотрю в потолок, в листьях висит мешок и туес с молоком. Сколько было радости у меня! Вот я прожил 65 лет, и такой радости не было!