– Почему ты не сказала мне?! – закричал он и подумал: «Ну вот, сейчас спокойно что-нибудь соврет». А она ничего не ответила, только отпустила голову.

– Можно я оставлю у себя твои рассказы и стихотворения? – спросила она.

Он разрешил.

В первый и последний раз Оля позвонила ему в день его рождения, – телефон его она узнала в списке сотрудников, что висел в их офисе – и Шаров попытался было с ней разговориться, но Оля быстро простилась.

– Тьфу-ты, – ругнулся Шаров. – Видно как-то запалился… Где-то недобатлерил… Черт, уже давно надо было действовать!..

Прошло три или четыре года. Шаров не стал знаменитым писателем. Мало того, даже не особо старался им стать. Еще меньше – его напечатали всего один единственный раз. Алексей написал еще один «коммерческий» роман, из-за которого потом долго мучился, зачем потерял даром столько времени: «Ведь это бес обманывает – все равно в итоге больше усилий, чем писать настоящие вещи, от которых остается только перетянуть живот, потому что от „коммерческих“ он тоже перетягивается». Рассказы о детях, написанные им в то время были, на его взгляд и не только, хороши и искренни.

Еще он мечтал писать совсем нехитовые вещи про мужиков со своего склада, с которого ушел, только отображая их с какой-то другой стороны, не так как писали их до него известные литераторы. Так же Алексей писал, что называется, в стиле «чистого искусства», но ничто из этого не было интересно современным издателям и редакциям журналов. А он уже мучился и мучился такими вопросами: обязательно ли страдать, чтобы создавать настоящие вещи?

А половина знакомых Алексея на его счастливую улыбку и очередную обманчивую весть, что, кажется, его скоро напечатают, сразу обращались с вопросом: «А сколько с этого будет денег?»

– Ну, как? Как? – имея в виду, стал он печататься или нет, спрашивала его Татьяна, когда они созванивались. По Таниной настоятельной просьбе Шаров высылал ей свои новые сочинения, и она говорила, что вот-вот их прочтет, а потом выяснялось, что даже спустя год она их не удостоила вниманием. Татьяна спрашивала, написал ли Алексей, наконец, что-нибудь про нее, а он ей в ответ: «А ничего, если с эротикой, и это прочтет твой новый возлюбленный?» «Ничего-ничего, только напиши». Татьяна уже давно встречалась с кем-то, и Шаров ловил себя на мысли, что ему обидно, что она совсем, кажется, забыла, что хотела общаться с ним «всю жизнь»… «Какие они все-таки эти бабы!», – упрекал он теперь всех женщин.

Прошло еще три года.

– Как не узнать этот тембр? – рассмеялась она – тебя ни с кем не спутаешь. И Шаров опять по инерции получил удовольствие, при этом внутренне на себя обозлившись.

– Да, я изменилась, – сказала Таня. – Теперь я не такая дура. Нет, ни о чем не жалею. Ты знаешь, на чем я сейчас еду? «Мустанг» последний…

И опять:

– Ну что, выпустил, что-нибудь? – усталым голосом. – Нет? Живу с мужчиной. Я очень уважаю его. Он старше и сильнее меня, он очень многого добился. Нет, мы не говорим о браке, хотя вместе уже три года. Нет, мне так больше нравится, без детей. Пока не хочу. Нет, довольна. А может, и нет? Ты опять будешь заниматься душекопательством? Я не хочу этого. Мне не надо этого… Он любит меня, уважает. Работаю уже не у итальянцев, а у немцев. У нас там много мужчин и я там – звезда.

На следующий день Алексей сидел на литинститутском семинаре на обсуждении очередного бездарного, на его взгляд, автора. Литинститут Шаров уже давно закончил, а на семинар зашел по привычке, и когда представилась возможность высказаться, начал говорить все, что в нем наболело: