Валентина Михайловна удивленно посмотрела на меня.

– Какой еще табор? Никакого табора у нас не было и цыганского барона не водилось.

Меня тянуло рассказать Валентине Михайловне про то, как я обидел старую цыганку молитвой, но я вовремя остановился.

Мне было страшно ночевать на одном участке с закопанной ведьмой, и в тот же день я уехал в Москву.

В Москве меня ждал сюрприз – обнаружил на мобильнике смс от Алены: «Я была не права. Я раскаиваюсь. Прости меня».

Мы встретились, целовались, она была ласковее прежнего.

– Я все осознала, – говорила она. – Я – предатель. Конечно, я просто многого не понимала… Жизнь сложная, и жизнь несправедлива!

Мы опять обнялись, и я не хотел выпускать ее из объятий. «Да, – думал я, – главное в жизни – это умение прощать, этому так сложно научиться. Сложнее всего на свете! Но я, слава Богу, знаю этот секрет!

И ночью, когда у нас случилось с ней…, я чувствовал под собой ее горячее тело, я целовал его… Какое-то непонятное, неосознанное желание заставило меня потянуться к фонарику, что лежал тут же на столике. Не прекращая обнимать Алену, я дотянулся до него и, включив, направил на Алену луч света… С подушки на меня смотрело улыбающееся застывшее лицо Вечной матери.

Алексея Шарова влекли ее длинные ноги и участие в престижном конкурсе моделей, а Татьяну, наверное, прельщало, что он вроде как молодой писатель, который напишет бестселлер, и она засверкает в главной героине. Он был всего лишь студент литвуза, а Татьяна уже давно была примой наяву, воплощением современной русской красавицы, это просто рвалось из ее зауженных глаз и манерности. Даже друг Алексея, амбициозный С., отметил, что Татьяна чересчур вздыхает и томится по себе. Детство за границей, модельные конкурсы, двухгодичный роман с королем книжного бизнеса Сергеем Вайнштейном… Она так часто потом рассказывала Алексею о его любви и подарках, о доме, купленном специально для их встреч, в котором он два года навещал ее. Двухэтажный розовый, со стенами в ровной сетке кирпичей, куда он делся теперь? Наверное, так и стоит на своем шоссе.

На каком-то из их первых свиданий Татьяна отдалась Алексею своей студийной фотографией. Она не очень ему понравилась, потому что на ней на одной из длинных Татьяниных ног был едва заметный блеклый синяк. Но Алексей все равно гордился фотографией и всем показывал, а в какой-то компании обиделся – одна малознакомка, сжав лицо, сказала: «я так бы не села».

«Надо же! – чуть не возмутился он вслух. – Какого все о себе мнения!»

Алексей переживал, что Татьяна назначала встречи в центральных дорогих кафе и к тому времени, когда он появлялся, сразу становился должен немалые суммы за ее коктейли. Для него это были богатства Креза.

Но смешным оказалось то, что Татьяна стеснялась его, и это на первых порах заставляло его гордиться собой. В ее большой квартире в Кунцево, она даже закраснелась, когда он, по-киношному глядя на нее, впервые полноценно дотронулся до ее груди; лицо Татьяны стало особенно детским. Потом из лежачей позы, она вдруг села, подтянув к носу длинные свои коленки, и обхватила их руками.

– Я боюсь тебя, – сказала она, а Алексей раздражился на нее, а может, изобразил, что раздражился, и почему-то тут же вспомнил ее богачей, и его немыслимая фантазия нарисовала подробно, как она подпускает к себе толстого лысого мужчину.

Татьяниным любимым занятием было примерять новые платья, а Алексею нравилось следить за ней. С каждым новым платьем она меняла походку, делала ее манернее и этим выводила его из себя. И чем больше он раздражался, тем высокомернее делался в общении с Татьяной, а она, как видно, того и ждала.