Честно говоря, мне было обидно. Я ведь ему не завидовал. Больше того, именно ЦИК республики, ЦК партии и Заккрайбюро – проще, говоря, я – ходатайствовали о награждении Лакобы в тридцать пятом после Указа с орденом Ленина. Я не понимал, почему в Москве тянут с вручением, но зато видел, как болезненно переживает Нестор эту заминку. Он вообще был человеком нервическим и ранимым. И в декабре 1935 года ЦИК СССР «изыскал резервы», и Нестора Аполлоновича наградили орденом Красного Знамени. Пусть даже это награждение было за «дела давно минувших дней, предание старины глубокой», зато орден вручили оперативно: сразу. Так сказать, «заполнили паузу» с вручением ордена Ленина. А Хозяин даже расщедрился на именной подарок: даровал Нестору свою фотографию с трубкой и надписью «Товарищу и другу Лакобе от Сталина. 7.12.35». И мужик немного успокоился.

После этого я никак не мог подумать, что наше одновременное «декорирование» он воспримет как «ложку дёгтя» и даже плевок. Как говорится, «вот и делай людям добро»! Хотя, мне кажется, всё к тому и шло. Выдвигая меня на партийную работу, Лакоба, вероятно, рассчитывал на то, что наши отношения с ним будут строиться по принципу «старший брат – младший брат». «Старший», естественно – он. То есть, мне заранее отводилась роль человека, который обречён на перманентное совершение ошибок – и перманентное же обращение за помощью к «старшему брату». Было в Несторе такое менторское начало: всех «научать жизни и светлому пути». Нет, он был человеком бескорыстной и щедрой души, и протекцию оказывал без дальнего прицела. Просто он не мог думать иначе: я – начинающий партработник, он же на этом деле «съел собаку», и не одну, а «всех в округе».

Но, когда он увидел, насколько круто я взялся за дело и за людей, и когда он увидел, что это начало приносить не только жалобы на меня, но и результаты, его отношение стало меняться. Его отношение ко мне. Проще говоря, он стал ревновать меня к успеху. Раньше он считал себя единственным светочем Закавказья и непререкаемым авторитетом для Москвы по всем нашим делам. И вдруг какой-то мальчишка начинает составлять ему конкуренцию! Ну, это он так думал, а я не конкурировал с ним: я работал. Но, попробуй переубедить убеждённого, особенно после того, как он заметил, что ко мне стали уже прислушиваться и в Москве!

Так что, началось это, как говорится, «не сегодня и даже не вчера». А тут ещё местные товарищи поддержали не лучшее начинание Москвы, и через трудовой коллектив продавили решение о присвоении Тифлисскому ремонтному заводу имени Берии. Повторяю: это была общая практика, не с меня это началось, и не мной закончилось. На чём только не стояло имя Хозяина и его ближайших соратников: Молотова, Кагановича, Ворошилова, Калинина, Кирова! Да на Кавказе я не был «первооткрывателем»: тот же Микоян давно меня обскакал. Но для Нестора это присвоение было, как красная тряпка для быка. Хотя и он сам не был «безгрешен» по этой части.

Честно скажу: мне это «поминание всуе» было ни к чему. И не потому, что – такой скромняга. Но я считал и считаю, что коммунистам негоже уподобляться древнеримским императорам и египетским фараонам. После смерти – пожалуйста, если потомкам будет угодно! Но при жизни – ни-ни! Иначе чего стоят все эти разговоры о партийной скромности?!

Я, конечно, в курсе «исторических традиций» и «всего такого». Так повелось ещё с Троцкого, которому оказалось мало Гатчины и Юзовки, и он ещё и на Царицын покушался со своим псевдонимом! И я, конечно, помню слова Хозяина, сказанные писателю Лиону Фейхтвангеру в ответ на замечание об избытке портретов «человека с усами»: «У нас и любят, и ненавидят до самозабвения!». За точность не ручаюсь – нет под рукой первоисточника для сверки – но по смыслу верно.