Караульный кивнул, тут же обрезался о лезвие, вздрогнул, но звука не подал.

– Кто вы такие?

– Древляне мы, – ответил караульный.

Они, как и все славяне и скандинавские русы, понимали друг друга.

– Сколько вас?

– Тут мало. Пятнадцать воинов, княжич, три его жены, и ещё пять женщин.

– Зачем вы тут?

– Идём до Киева.

Любор нахмурился.

– Через наши земли?

– Кораблей на всю дружину не имеем, вот и часть пешими отправили.

– А что в Киеве? Войной идёте?

– Нет. Аскольд, князь Киевский, зов дал. На Царьград за море по весне идёт, а теперь племена созывает со всех концов. Вот и нас позвал. Мы, древляне племя вольное, дань не платим, нам и награды больше выйдет. А вы разве…

Любор напряг копьё, и караульный зашипел, выгибая шею.

– Тихо!

Они прислушались – в становище было движение. Наверное, долгое отсутствие товарища заинтересовало остальных. Так и было – с поляны позвали.

– Тебя кличут? – спросил Любор.

– Меня.

– Отвечай. Скажи, идёшь.

– Да тут я! – вяло отозвался караульный, косясь перепугано на Любора и древко в его руке.

С поляны отпустили шуточку про кишки и рассмеялись.

– Наших девиц куда увели? – продолжил Любор.

– Не знаю о том. Перуном клянусь, не знаю.

– А где ещё ваши тут?

– Остальные ушли. А нам ждать велено малую дружину княжичеву, и утром тоже уйдём. Никого не тронем.

– Не тронете? – зашипел ему в лицо Любор, – Лжец! Вы уже руки запустили. Куда направились те, кто ушёл? У них наши жёны.

– Не ведомо. Кто ж мне-то скажет, сам посуди. Ну кто я такой?

Любор поставил караульного на колени и вознёс копьё.

– Если ты никто, и ничего не знаешь, то к чему землю топчешь и небо коптишь?

– Не убивай! – захрипел тот, падая лицом в ноги Любору, – Клянусь, Перуном, Сваргой, матерью сырой землёй! Не знаю, куда увели девиц. Да и не найдёшь уже. То были, видать, остатки, кто сзади шёл, да полакомиться решил, свернул к вам. Они уже догнали дружину, уже до кораблей дошли, и утром, глядишь, в Киеве будут. Пощади. Забудь ты девок, увели, не воротишь.

– Ах ты скот…

– Клянусь, не ведаю. Ну хочешь, вон возьми, – он кинул рукой в сторону поляны, – У нас там есть…

– Вы что же, девок с собой тащите воевать?

– У нас и девки при оружии, а как же, – в шёпоте чужака послышалось удивление.

– И правда дикари, как отец и говорит. А людей зачем едите?

Чужак приподнял лицо и непонимающе взглянул на Любора.

– Чего тут? – послышался голос сзади.

Любор обернулся и увидел Горазда с Витко. Тут же, улучив момент, древлянин вскинулся на ноги и кошкой распластался над землёй – прочь. Но Горазд уже держал стрелу на тетиве, и прежде, чем чужак успел достичь зарослей, в спине его торчало пернатое древко. Второе следом вошло в шею, и только страшный беспомощный писк смог выдавить караульный. На поляне того писка не слыхали.

Они вернулись к своим, рассказали об увиденном, и Стоян решил, оставив лошадей, войти в лес и напасть на становище. Перерезать всех, пока те спят. У него был десяток людей, там – в два раза больше, но внезапность, как известно, сражается за сотню бойцов.

– Отче, – Любор шёл рядом с ним, – Знал ли ты, что Аскольд, князь Киевский, созывает племена в поход на Византию?

Стоян недовольно оглядел его.

– Правильно тебе друг твой говорит – не суй носа, куда не след.

И поторопился обогнать Любора, нырнув под тёмную сень дубравы, где мерцала белым пятном спина Горазда.

Они разошлись дугой вокруг заветной поляны, и в этот раз не прозвучало священное «Слава Перуну!», не трубил рог, но всё кралось, как змея, и в ночи слышались сначала – хрипы перерубленных глоток караульных, потом запоздалые крики спящих.

Видимо, их было больше двадцати – Любору показалось, что вокруг не осталось ничего, кроме боли, хруста пронзаемой плоти, и воплей. Бесконечно долго, бесконечно много раз, словно одного за другим его соплеменники уничтожали сотню беспомощных людей. Вот один вскакивает с ложа, пытается понять, что случилось, и уже нащупывает в животе древко копья. Вот другой совершенно нагой, отползает в красные угли костра, путается в траве, и уже нет его. А вот женщина, вторая, третья – выбегают из шалаша, как пчёлы из потревоженного улья. С растрёпанными косами, водят руками в ночи, и их колет в грудь Стоян, Первуша, сопливые гридни, даже Горазд пускает в них стрелу.