– И ты хочешь уйти к себе?

– Не я… мы! Теперь – мы.

– Но не гоже сыну из рода уходить. Предки завещали жене к нему, а не…

– А не думаешь ты, что у вас теперь предков не особо чтут? Не смотри на меня так зло! Это правда. Подумай сам. Этот грек… Того и гляди, Стоян христианского бога станет почитать.

Любор снова молчал. В глубине он был согласен с Янкой.

– А мы чтим старых богов. У нас они одни! Древляне, дреговичи, вятичи, поляне, радимичи – сколько племён! Но одни боги… И потому Аскольд в Киеве созывает всех нас, а одни вы не идёте.

– Я не знаю, почему так, – сказал Любор, – отцу виднее…

– Конечно виднее. И братцу твоему тоже. А ты ни у дел, княжич.

Восток над лесом тронулся бледной полосой. Холодная роса отяготила одежду. Янка встала и принесла хвороста в огонь.

– Любор, – сказала она, ломая ветви о колено, – Кому-то судьба сидеть в старом. Кому-то – рвать с прошлым. Этой ночью я порвала… И доверила тебе это сделать со мной. Теперь очередь рвать тебе. Осенина – лучшее время для этого. Как говорят, на Осенину корень не растёт, а мёрзнет. Тут его и рвут.

Когда к полудню следующего дня домовитые матроны собирали в избах и сенях столы, созывая болезных после вчерашней ночи на сытный обед и крепкий опохмел, когда молодёжь урывала час-другой для сна и восстановление сил перед новой ночью, Любор, оставив Янку спать в тереме, зашёл к греку Филиппу.

В избе его пахло сладкой смолой – подарок князя, купленный им у византийских купцов. Грек захлестнул толстую книгу на медные застёжки и встал навстречу гостю.

– Рад тебя видеть, княжич! Но, право слово, совсем не был готов. Забыл, зачитался. Память моя с годами совсем никуда.

– Не важно, – буркнул Любор, поискав по избе чарки с пивом, и, не нашед, вздохнул.

– Как ты, княжич?

– Не важно…

– Садись. Что мучает тебя… кроме вчерашних медов?

Любор сел на крепкую скамью – из княжьей гридницы. Тут вообще было полным полно вещей из дома Стояна. Даже книги и утварь – то, что удалось выторговать дальновидному князю на торжищах. Как будто бы знал отец, что наступит время христианских гостей – думал Любор.

– Что за Богородица такая? – спросил Любор, – Ты вчера говорил, будто праздник в её честь был.

– Святая дева, родившая Спасителя нашего.

– Разве бывает, что дева, а рожает? Рожают известно после чего…

– А это, княжич, есть чудо, тайна спасения. От чуда Иисус изошёл, к чуду и пришёл.

– К какому же чуду пришёл?

– Воскрес по убиении, – Филипп указал на крест.

– Ну а мне… то есть, тебе, кто в него верит – как он поможет? Ты от чуда не родился, поди. И к чуду не придёшь.

– Верой всё возможно. Пустишь Его вот сюда, – Филипп коснулся груди под крестом, – Станешь частью, причастишься, то есть – и воскреснешь.

– Запутано всё у вас… дева рожает, мёртвый оживает. От кого же она родила?

– Дух снизошёл.

– Стало быть, бес в неё вселился? Ну, тогда может такое быть, – прикинул Любор.

– Прошу тебя, княжич, не называй Его бесом. Мы изложили Писание на ваш язык, и вместо «беса» пишем там «Бог».

– Да какая разница? – удивился Любор, – У нас хоть бес, хоть бог, хоть твой дух, который снизошёл на деву… Ну ладно уж, будь по-твоему.

– Спасибо, Любор, – улыбнулся грек.

– И каков же плод был у неё? – продолжил Любор.

– Сам Бог.

– То есть, если бы я родился от девы, тоже был бы бог?

– Но ты не родился…

– А какой же я плод?

– Ты плод покаяния. С печатью греха вышел в свет. И носишь её, и она гнетёт твою душу.

– И как же быть? – Любор уже спрашивал настороженно.

– Креститься. Как отец твой, Стоян. Принять Христа, Господа нашего.

Эти слова кольнули Любора так, что он даже встал со скамьи. Но снова сел и только вздохнул: