Е. А. Ефимов, когда-то ведавший каторжными работами в Восточной Сибири: «Читая книгу, я удивлялся тому, как можно было в столь короткое время (три месяца) изучить так подробно быт сахалинской каторги и колонии»[26].

После публикации книги на положение сахалинских ссыльных обратила внимание не только читающая публика, но и официальные лица. Министерство юстиции и Главное тюремное управление командировали туда своих представителей, которые согласились со многими поставленными Чеховым вопросами (неудача сельскохозяйственной колонизации, плохие тюремные помещения, пища и одежда арестантов, узаконенность каторжной прислуги у частных лиц, бездорожье, тяжелое положение женщин и детей, злоупотребление властью сахалинскими чиновниками). Под влиянием книги Чехова в течение последующих десяти лет были отменены телесные наказания женщин, вечная ссылка и пожизненная каторга, наказание плетьми и бритье головы, изменен закон о браках ссыльных, назначены суммы на содержание детских приютов. Усилиями сестер милосердия на Сахалине были созданы работный дом и общество попечения о семьях ссыльнокаторжных.

По следам Чехова на остров отправляется писатель Влас Дорошевич. В 1903 г. он издал книгу «Сахалин. Каторга». В отличие от великого предшественника Дорошевич не стесняется ни открытой публицистичности, ни риторических приемов. С частью книги Чехов успел познакомиться.

И до сих пор разные писатели отправляются по следам Чехова. Леонид Бежин в 2013 г. выпустил книгу «Антон Чехов. Хождение на каторжный остров»[27]. Повторив путь писателя по Сахалину и побывав в описанных им местах, он пытается ответить на вопрос, что именно подтолкнуло Чехова бросить устроенную жизнь в Москве, прекратить сочинение рассказов и отправиться на край России смотреть на быт каторжан. Отсылок к Чехову полон и роман «Остров Сахалин» Эдуарда Веркина[28].

В сентябре 1995 г. благодаря энтузиазму сахалинской общественности в городе Южно-Сахалинске появился городской литературно-художественный музей книги А. П. Чехова «Остров Сахалин». Среди экспонатов музея – дорожная сумка писателя, его медицинские инструменты. А еще самое большое в мире собрание изданий «Острова Сахалина» на разных языках – удивительной книги, ради которой писатель Чехов отказался быть писателем Чеховым и благодаря которой сделал много для других людей.

– Отчего у вас в Сибири так холодно?

– Богу так угодно! – отвечает возница.

Да, уже май, в России зеленеют леса и заливаются соловьи, на юге давно уже цветут акация и сирень, а здесь, по дороге от Тюмени до Томска, земля бурая, леса голые, на озерах матовый лед, на берегах и в оврагах лежит еще снег…

Зато никогда в жизни не видал я такого множества дичи. Я вижу, как дикие утки ходят по полю, как плавают они в лужах и придорожных канавах, как вспархивают почти у самого возка и лениво летят в березняк. Среди тишины вдруг раздается знакомый мелодический звук, глядишь вверх и видишь невысоко над головой пару журавлей, и почему-то становится грустно. Вот пролетели дикие гуси, пронеслась вереница белых как снег, красивых лебедей… Стонут всюду кулики, плачут чайки…

Обгоняем две кибитки и толпу мужиков и баб. Это переселенцы.

– Из какой губернии?

– Из Курской.

Позади всех плетется мужик, не похожий на других. У него бритый подбородок, седые усы и какой-то непонятный клапан позади на сермяге; под мышками две скрипки, завернутые в платки. Не нужно спрашивать, кто он и откуда у него эти скрипки. Непутевый, не степенный, хворый, чувствительный к холоду, неравнодушный к водочке, робкий, всю свою жизнь прожил он лишним, ненужным человеком сначала у отца, потом у брата. Его не отделяли, не женили… Нестоящий человек! На работе он зябнул, хмелел от двух рюмок, болтал зря и умел только играть на скрипке да возиться с ребятами на печке. Играл он и в кабаке, и на свадьбах, и в поле, и ах как играл! Но вот брат продал избу, скот и все хозяйство и идет с семьей в далекую Сибирь. И бобыль тоже идет – деваться некуда. Берет он с собой и обе скрипки… А когда придет на место, станет он зябнуть от сибирского холода, зачахнет и умрет тихо, молча, так что никто не заметит, а его скрипки, заставлявшие когда-то родную деревню и веселиться и грустить, пойдут за двугривенный чужаку-писарю или ссыльному, ребята чужака оборвут струны, сломают кобылки, нальют в нутро воды… Вернись, дядя!