– Добрались! Слава те, Господи! —Иван, старшОй поезда, истово перекрестился.

Как всегда мрачный, Охдир сделал внушительный глоток из фляги и, дыхнув перегаром на старшОго погонщиков, изрёк:

– Подозрительно тихо в крепости.

Русский, вздрогнув, выхватил из-за пояса кремневый пистоль:

– Твоя правда! Даже собаки не тявкают… Что за напасть?!

Оставив караван в укрытии, пошли на разведку. Впереди, словно рысь, крался ламутский воин Охдир. За ним два его соплеменника-ученика. Городской мещанин и младший брат купца сзади. Полтора десятка погонщиков, изготовив ружья и луки, притаились в кустарнике. Мирно (обыденно) светило солнце, щебетали птицы, нудели комары. Июль месяц – дальневосточное лето.

Ворота фактории были открыт. Несколько собак валялись мёртвыми в пыли; тучи мух роились над ними. «Аккуратные разбойнички,» -отметил Охдир.– «Все свои стрелы повынимали из побитых псин…» Вокруг погром. Настежь открыты двери складов, на земле валяются брошенные вещи. Над сторожевой вышкой, стоявшей посреди крепостного двора, кружит вороньё. «Там тоже покойник!»

Бросились в дом. Всё те же следы грабежа. У порога труп одного из подручных купца. «Зарублен мечём,» -Охдир не спеша убрал свой длинный прямой палаш в ножны, закреплённые на спине.– «Шайка действовала быстро. Все торговые застигнуты врасплох…»

Среди гнетущей тишинытолько раздавалось тяжёлое дыхание ещё живого Лукьяна, который сидел, прислонившись к стене, возле ещё одного трупа своего работника. Глаза купца были полузакрыты. Иван и Фалалей склонились над владельцем фактории. Охдир, со стороны пристально оглядев хозяина торгового острога, решил, что вряд ли тот выживет… Первый приказчик купца, крупный бурят, лежал мёртвым у прилавка. Обрывки бумаги, какие-то тряпки, рассыпанная соль и дешёвые стеклянные бусы, на длинном столе опрокинутые глиняные кружки, стаканы и бутылки, кровь, смешанная с пролитой брагой. Ламутский воин взял одну из бутылок, налил из неё в кружку и поднёс к губам тяжело раненого. Купец, глотнув, широко открыл глаза. Лукьян жадно допил вино, выпрямился и схватил за руку брата.

– Фалалей!

– Кто здесь был? —подался вперёд старшой погонщиков.

Лицо раненого исказилось от боли и злобы.

– Хунхузы*, -отвечал он.– Сукины сыны!..Ограбили, убили. Шестьдесят сороков** соболей унесли… Фалалей, догнать их нужно.

– Постараемся.

(К слову, бандиты не забрали большое количества тяжёлых медвежьих, волчьих и рысьих шкур. Брошенные меха не попортили, а только разбросали некоторые из них. Из всего содеянного в остроге, было видно, что нападавшие торопились быстрее уйти с места преступления… Пять лошадей, которые паслись на дальней поляне, грабители не обнаружили.)

Купец оттолкнул руку брата, обратив мутный взгляд на Ивана и ламута.

– Ванька, то твой шанец… Бери своего рубаку покрученника*** с его учениками, бери дюжину извозных работных, лошадей, оружие бери и словите хунхузов… Недолго осталось жить мне… Отомстишь, треть соболей твоя. А Фалалей хлипкий вояка; на него не надеюсь.

Сорокалетний старшой погонщиков снова вздрогнул. Купец на самом деле давал шанс разбогатеть. Двадцать сороков соболей – богатство! Его друг Охдир действительно великий рубака и следопыт, на него вся надежда. Оно, конечно, воевать с пришлыми татями опасное занятие, но приз стоит того. «Построю хоромы в Якутске, младшим братьям подсоблю; глядишь, своё дело разверну!.. Заживём!» Взглянув на кровь, просочившуюся сквозь грубую холщёвую рубаху Лукьяна и стекающую на земляной пол, Иван быстро достал полотняный носовой платок и перевязал левую руку хозяина острога в том месте, где между кистью и локтём из глубокой раны ключом била алая кровь.