– Проверил, не проснулась ли Кэсси. Она не хотела, чтобы ты об этом знал. Но раз уж ты все видел, придется рассказать… Мне и самому нужно выговориться. – Тай уронил голову на руки, его плечи затряслись, и он глубоко вздохнул, успокаиваясь. – Я молчал одиннадцать лет. Можешь представить, каково это – знать о происходящем и никому об этом не говорить?

– Одиннадцать лет? – прошипел я и прислонился к стене, чтобы не броситься на брата. – Ее били одиннадцать лет, а ты, мать твою, молчал? У тебя все нормально с головой?

– Кэсси заставила меня пообещать, что я никому ничего не расскажу! Она ужасно боялась, что ее заберет опека.

– Ты видел ее спину?! Там сплошной синяк!

Тайлер снова повесил голову:

– Это не самое худшее, что с ней было. Кэсси приходила ко мне с сотрясениями мозга, несколько раз я убеждал ее наложить на раны швы. Клянусь богом, эта девушка сильнее духом большинства знакомых мне ребят. Отец зашивал ее без обезболивания прямо на нашей кухне. Бывало, после побоев она даже с пола не могла подняться. Часами лежала на полу, набираясь сил, чтобы пошевелиться. Став постарше, мы с Кэсси купили мобильный. Она набирала мне сообщение, и я сам за ней приходил.

Меня затошнило, и я сглотнул поднявшуюся к горлу желчь.

– Доходило до такого, а ты продолжал молчать? Что бы ты делал, если бы однажды они убили ее?

У скорчившегося Тая вырвался судорожный вздох.

– Я ненавижу себя за то, что не остановил это. Но каждый раз, когда я пытался заступиться за нее, Кэсси злилась и прогоняла меня, а когда я уходил – в тот же вечер или на следующий, – ее били так, что она встать не могла.

– Это не оправдание. Ты мог забрать ее оттуда. Дядя Джим мог помочь!

– Слушай, Гейдж, мне и без тебя паршиво так, что дальше некуда. Это я смывал с нее кровь, это я обрабатывал ее раны даже тогда, когда их нужно было зашивать. Я поставил в комнату мини-морозилку, чтобы у меня всегда был для Кэсси лед!

Тайлер вытащил из кармана мобильный, несколько раз нажал на экран пальцем и с приглушенным всхлипом передал телефон мне.

– Что это? – Свежие кровоподтеки на фото в виде маленьких прямоугольников точно нанесли не руками. Они что-то напоминали, но что именно, я не понимал.

– Клюшка для гольфа. Я не знал об этих синяках. Кэсси рассказала мне о них по дороге с озера, и я сделал фото. Ее избили вчера утром, перед тем как я пришел за ней и собрал ее вещи.

– Есть еще снимки?

Тай на секунду поднял голову, кивнул.

– Я фотографировал ее каждый раз после побоев, как только у меня появился первый мобильный. И всегда переносил снимки на новые телефоны. Есть и резервные копии. Кэсси запретила мне рассказывать об этом, но я держал фото на случай… – Его голос сорвался. Но заканчивать фразу было ни к чему. Я и так все понял.

Я листал фотографии и не верил, что это снимки нежной девушки, которую я встретил всего несколько часов назад. Ее тело покрывали гематомы всевозможных оттенков, форм и размеров. На снимки было больно смотреть, но я продолжал себя мучить. Старые, сходящие синяки сменялись свежими. Мелькали фотографии с окровавленной спиной, руками, лицом. И каждое фото с лицом передавало то же самое выражение, с которым Кэсси сидела в машине. Ни единой эмоции, ни единой слезинки, пустой взгляд. Меня это убивало.

– Что они делали с ней?

– Тебе лучше не знать.

Черта с два! Я уже вижу, как мчу в Калифорнию со своим дробовиком.

– Что. Они. Делали. С ней?

Тайлер так долго молчал, что я уже не ожидал ответа.

– Поначалу они обычно били ее кулаками или ногами, но потом стали использовать все, что попадалось под руку. Кэсси приходила ко мне только после избиений предметами. На побои и пинки она даже внимания не обращала. Это были для нее самые спокойные дни.