Из майсов моей Бабушки Халид Амин
Из майсов моей бабушки, или это мне приснилось.
Знаете запах старых Алма-Атинских подъездов? Да, тех подъездов кирпичных домов, которые были построены в 40-50 г .
Вспомните, старая метлахская плитка, кованые перила, окрашенные ядовито- зелёной краской , мягкие двери, обитые черным дерматином.
И запах, который родной и близкий. Заходишь, закрываешь глаза и вдыхаешь, вдыхаешь…
Я не могу по сей день определить, чем это пахло, смесь дермантина, ванили и сигарет, которые тогда еще делали из табака.
Я в таком вырос, думаю, и многие из вас тоже.
Открываешь дверь дома, не квартиры, а именно дома в духовном его понимании.
Вешалка с занавеской, видно кухню, где Ба катает лапшу, тогда лапшу катали, и называлась она домашней.
Пододвигаешь табуретку ближе к столу , садишься и смотришь на руки родного человека.
–Ты думаешь, я тебя не вижу, – вдруг говорит Ба, – опять обувь за тряпкой снял. Как живёшь, внук? Много лет прошло, и на кладбище ко мне редко приходишь, а я же тебя жду !
– Прости, родная, я теперь далеко живу, в Москве, уже даже в другой стране, потому редко к тебе заезжаю.
Жизнь поменялась, но стараюсь жить по совести, зла не делать, да детей растить.
Правнуков у тебя теперь много, все хорошие люди.
–Да, знаю про тебя все, ты, засранец, зачем в банке деньги в рост брал? Шлемазел.
– Ба, это кредит называется.
– Кредит смердит, больше не бери , а то мне тут пришлось подсуетиться в нашем департаменте, чтобы ты в дерьмо не вляпался, в следующий раз не бери.
– Спасибо, постараюсь.
– От жены ушел, а я тебе говорила не торопись.
– Устал, ушел. Не ворчи, Ба, я так по тебе скучаю.
– Старший у тебя совсем худой , скажи жене, чтобы пихала в него, как я в тебя.
–Скажу.
За окном простучал по рельсам трамвай, посуда в буфете звякнула до боли знакомым звяком.
Ба достала эмалированной поднос с отбитым краем и разложила лапшу для просушки .
–Ты есть-то будешь ?
– Сыт я, Ба, спасибо.
Ба вытерла руки об передник, села на табурет.
–Тут такое дело, внук, встретила я тут давеча папашку твоего покойного, мучается он там от грехов своих, просил если ты зайдёшь передать, что просит он у тебя прощения, за то что бросил вас, да и не помогал. Что передать ему?
– Да простил я его Ба, и зла не держу, так и передай, пусть упокоится с миром.
– Ну, вот и славненько, ну вот и хорошо , а то что-то я сильно переживала за это дело.
– Наверное, пойду я, Ба, зайду еще как-нибудь.
– Давай , в следующий раз на кладбище ко мне пойдешь, прихвати сигареты.
– Ба, так ты же не куришь.
– Не курила , здоровье берегла, а хотелось. Тут рай, все есть, а закурить хочется, да и какое тут здоровье.
– Захвачу, конечно.
– Ну не горюй , я тут тебя прикрою, если что.
– Спасибо, Ба .
Запах подъезда растворился, открываешь глаза и голос:«Следующая станция Тушинская».
Из майсов моей бабушки, или Штирлиц шел по коридору Гестапо.
Вчера спросил маму:
– Ма, вспомни че-нить смешного из майсов Ба?
– А напиши как она кино смотрела!
Тут у меня мозг взорвался от нахлынувших воспоминаний, поехали.
Ба любила комментировать вслух фильмы, примерно как Светлаков из камеди.
И, думаю, что равных ей в этом до сих пор нет.
Фильм «Семнадцать мгновений весны» она просто обожала, как только из ящика раздавалось: «Не думай о секундах с высока, тудууууу, наступит времяяя, сам поймешь, наверноееее, туду…», Ба уже бросала все, даже меня, и усаживалась в кресло перед телевизором. Не думаю, что она разбиралась в хитросплетении интриг немецкой разведки, ее забавляло другое, или наличие статных мужчин в одном кадре, или закат третьего рейха, но смотрела она этот фильм с самозабвением.
Голос диктора: «Штирлиц шел по коридору гестапо»
– Не, ну ты посмотри как он идет! На месте Мюллера я бы его уже посадила в камеру! – восклицала Ба.
– За что, Ба?
– У нас в доме на Мира -Комсомольской жил КГБшник, он тоже так ходил, у него на лбу было написанно, что он чекист.
Голос Мюллера (Актер Броневой):
– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!
– Вот я не пойму, как можно еврею играть фашиста? – указывала Ба рукой в сторону Мюллера. – Сними у него с рукава повязку с крестом, надень шляпу, и что мы увидим?
– Что, Ба?
– Раввина из нашей синагоги на Ташкенской! У него акцент!
– Ба, да не слышу я у него акцента.
– А я тебе говорю, что у него акцент и такой акцент никакой Станиславский не уберет, хотя Станиславский тоже был еврей.
Голос диктора:
– Пастор Шлаг (актер Ростислав Плятт) открыл дверь костела.
– О, еще один шлемазел! Нет, это не кино про гестапо, это синагога на вечерней молитве, ты посмотри, у него на лице вся боль евреев, какой он пастор?
Встреча жены Штрилица со Штирлицем в кафе «Элефант».
– Она смотрит, не, ты посмотри, приехала и смотрит, – ревновала Ба. – Милочка, чтобы у меня был муж Тихонов, я бы сама в гестапо ушла, а она смотрит!
Сцена, где радистка Кэт с двумя малышами выбирается из канализационной шахты.
– Вот в каком КГБ ее учили? Возьми положи детей, открой люк, и по одному их вытащи. Не, ну посмотри, дурааааа, у тебя дети на руках, головой соображай! – кричала Ба в телевизор.
Шли титры, голос за кадром пел: «…облаком, сизым облаком, ты полети к родному дому.....»
Ба шла на кухню и тут было пророчество:
– Еще этот поет, скоро без него ни одной мишпухи не состоится!
«…отсюдаааа к родному домууууу…» пел Кобзон.
Из майсов моей бабушки, или просто несмешная зарисовка.
У Ба не было подружек, во всяком случае я этого не помню. Но в нашем дворе жила соседка Апа, казашка достаточно преклонного возраста. Апашка ходила в мягких сапогах с казахским орнаментом и галошах, на ней всегда было белоснежное платье, поверх которого она носила черный расшитый бархатный жилет с огромной серебряной пряжкой в национальном стиле. Такие Апашки уже, наверное, редкость. Так каждый день они с Ба выходили перед обедом помолчать на лавочке. Это длилось пару лет. Апашка плохо говорила по-русски, но все понимала. Как-то у них получалось в одно время выходить во двор. Ба спрашивала:
– Как ваше здоровье?
– Жаксы, – отвечала Апа.
– Мое тоже, слава Богу.
На этом разговор заканчивался, дальше они сидели и молчали. Картина была фундаментальная, я только сейчас это понимаю. Две пожилые женщины сидели и многозначительно молчали. О чем они молчали, одному Богу известно, да и знали они друг о друге, наверное, все. Те же трудные годы, те же мужья, погибшие на фронте, все одинаково, и горе, наверное, одно на двоих.
В один прекрасный день Апашка не вышла помолчать. Ба начала волноваться, и волнение ее нарастало.
– Ба, да сходи ты уже, узнай, – говорил я, – может приболела, может еще что…
И она пошла. Придя домой, она как-то с горечью сказала, что родственники увезли ее в аул.
Больше Ба я на лавочке у подъезда не видел ни разу.
Из майсов моей бабушки, или Лидочка. Завокзальная, Ленина, Комсомольская, ну, и, конечно, легендарная улица Строителей. Ой-бай, проспал, уже десять, Ба пришла. Включила радио. Атас. Лучше не дёргаться, прикинусь спящим. -Да, че-то морозит, температура, наверное. -Хреньтература у тебя. Давай вставай, чай пить. Ба потрогала мой лоб, и, убедившись, что ситуация штатная, отправилась на кухню. Я подсел уже к налитой чашке чая. – Ба, давай выключим эту тягомотину? Ну, блин и так с утра, не очень. – Послушай, красивая музыка, культурная, а не твоя душегубка. – Культурная, – я засмеялся, – какая культура в нашем городе?
