В таком состоянии полнейшего единомыслия продолжали жить они и разъехавшись по своим кафедрам. Ни Синайский[298], ни Александрийский[299], ни самый местный, арабский вопрос[300] не разделяли их. Когда скончался многоболезненный Бейрутский митрополит, Иерофей поспешил, в силу своих давних прав, посвятить на его место одного из приближенных к себе клириков из греков. Но жители Бейрута не приняли иноплеменника и требовали себе владыку из арабов, своих единородцев; Патриарх, притворяясь непонимающим их тенденций и приписывая отречение их от нового архиерея личной антипатии их к нему, отнесся в соседний Патриархат, требуя пригодного для Бейрута архиерея из «чужеземцев». Кирилл, не долго думая, первого праздношатавшегося по улицам Иерусалима из греков, экс-игумена Святогробских угодий в Молдовалахии, соименного себе Кирилла отправил к соседу. Тот, не дождавшись, пока избранник, согласно своему обещанию, выучит два-три слова по-арабски, вопреки народному воплю, сейчас же поставил его в митрополита Бейруту. Бейрутцы и в город не пустили непрошеного архипастыря. Иерофей вынужден был, наконец, рукоположить им третьего архиерея, единоплеменного им. Выбор его пал при сем на настоятеля Антиохийского подворья в Москве, архимандрита Гавриила, араба родом, но грека духом. Иерусалимского же искателя приключений нарек Пальмирским – in partibus и послал в Москву управлять подворьем. И явился, таким образом, в первопрестольной столице нашей высокий сановник церковный, «Высокопреосвященнейший митрополит Пальмирский» Кирилл, с такою славою и почестью затмевавший собою смиренных викариев московской кафедры!

Но пришла очередь измениться всему строю затишной жизни Православного Востока. Болгарский вопрос[301], взволновав весь Патриархат Константинопольский, разошелся громким эхом и по библейской Сирии, затронув собою оба Патриархата и обоих старых друзей и, на время, соперников. На пробном камне Константинопольского собора 1872 г. должно было выясниться, какой пробы эллинизм был в том и другом Патриархе и насколько было в них лигатуры славянизма. К удивлению всех, оказалось, что «русский» Иерофей был рьяным поборником эллинского филетизма[302], а мнимый столп эллинизма Кирилл был панславист! Более сего: Кирилл обвинен был (конечно, не печатно) в государственной измене, как передававший Палестину в руки русских или намеревавшийся сделать из нее полувассальное княжество арабское, вроде родного ему острова Самоса, за что его отличные патриоты острословно окрестили именем Абдуллаха, а его собственный клир, не убоявшись Бога, объявил «схизматиком» и низложил.

Конец ознакомительного фрагмента.