Кончив обхождение, процессия остановилась на площадке между храмом Воскресения и Часовнею Гроба. На минуту все утихло и смолкло. Патриарх, сняв митру, стал на левую лавку преддверия Гробного и прочитал воскресное Евангелие от Марка[209]. Затем сошел на помост, обратился к дверям Гроба Господня и возгласил: Слава Святый и пр. Началось пение пасхального тропаря. В знамение радости державшие хоругви стали быстро вертеть ими. В то же время на духовенство, поющее первую песнь воскресения, посыпались сверху цветочные листья… слабое усилие выразить обдержавший душу восторг! Вы, в безмерном отдалении от места воскресения сретающие Христа и не обретающие слов для выражения своей радости, поймите, в каком состоянии духа должен был находиться тот, кто пел: Христос воскресе из мертвых и проницал взором в глубину светосиянной пещеры, из которой вышел Он, смертию смерть поправши и сущим во гробех живот даровавши!

По окончании предначинательного пения Патриарх с архиереями и двумя архимандритами вошел внутрь Святого Гроба, где и совершена была на сей день Божественная литургия[210]. Все прочие участвовавшие в ходе священнослужители ушли в алтарь большой церкви и разоблачились. Русское духовенство немедленно оставило храм и поспешило на свои Постройки. Вослед ему пошли и мы.

В час пополуночи начался наш благовест. 40-пудовый колокол напоминал нам звоном своим скорее убогую русскую деревню, чем Иерусалим. Но великолепные здания, освещенные многочисленными огнями, к которым мы направлялись, заставляли не поддаваться обману слуха. То, что мы встретили в своей церкви, могло бы также казаться блестящим, если бы в памяти не оставалось еще, так живо и глубоко напечатлевшееся, великолепие только что виденного, несравненного торжества. При троекратном обхождении дома Миссии, на внутреннем дворе которого устроена церковь, у нас также виделось немало духовенства, а именно 17 священников и 4 иеродиакона. Но у нас было то, чего нельзя было найти у Гроба Христова, – прекрасное хоральное пение.

За утреней непосредственно следовала литургия, и обе вместе службы длились не малое время. Мы вышли из церкви, уже воссиявшу солнцу. День был полносиянный и уже по-летнему жаркий. Труженики, бдевшие сряду две или и три ночи, поспешили укрепить себя отдыхом, а значительная часть поклонников, не отдохнувши, занялись увязкою своих мешков и кузовков, ибо в этот же всерадостный день предполагали отправиться в Яффу, где уже ожидал их пароход, долженствовавший унести их на любезную родину.

Во 2-м часу пополудни имела начаться в храме Воскресения Великая Вечерня, называемая здесь в простонародии вторым воскресением. Это единственный день в году, в который во всех патриарших кафедрах Патриарх с своим синодом облачаются в свящ<енные> одежды в комнатах Патриархии и идут в престольную церковь торжественным ходом, в предшествии низшего духовенства. Так было и здесь. Подобная ночной, процессия тянулась от ворот патриаршего обиталища к храму. Впереди ее вместо хоругвей несли сделанное из жести и прилично расписанное малое изображение парящего над Гробом Христа, окруженное лучистым венцом и вздетое на длинный стержень. Пение, колокольный звон и говор толпившегося народа увеличивали торжественность шествия. По прибытии в храм немедленно началась вечерня в большой церкви. Евангелие было читано в 4 приема: у престола самим Патриархом (по-гречески), в Царских вратах – митрополитом Петрским (по-славянски) и в храме в разных местах священниками и диаконами (по-гречески, по-славянски, по-арабски, по-латински и по-румынски). Два диакона, стоя между Патриархом и его наместником, ударом в звонец давали знать кому следует о начале и конце чтений. После обеих ектений (вторая говорилась по-славянски) Патриарх с малою иконою Воскресения Христова – наподобие архиерейской панагии – в руках, 5 архиереев, каждый с малым Евангелием в деснице, и наш архимандрит – также с воскресною иконою, вышли из алтаря и стали рядом от Царских врат к южному выходу из церкви, передав сперва один другому лобзание мира. Певчие (греки) запели стихиры Пасхи, и началось христосование, бывающее у нас на утрене