– Ха, ха, ха!
– К врачу бы тебе, на все вопросы отвечаешь односложно. На экзаменах, помню, и слова выговаривал, некоторые, правда.
– Ха, ха, ха!
– Чем занимаешься, Коля, ЕГЭ ты так и не сдал, смеялись все тогда, Митрофанушкой тебя называли.
– Ха, ха, ха!
– Действительно, смешно: написал о частях речи, что это, мол, части её. Оглобля, русачка наша, до сих пор вспоминает тебя с оскалом на лице.
– Ха, ха, ха, хи, хи, хи!
– Ого, прогресс налицо, но все же, что с тобой? Говоришь басом, а на вид.… Не сменил пол? Еще в школе завидовал канцлеру Германии Меркель: баба, а всегда в штанах. С первого класса с пудрой ходил…
– Ах, ах, ах!
Петр и Феврония
– Здравствуй, Эсмеральда, как живешь, с кем флиртуешь, хотя, знаю, муженек у тебя, ох какой ревнивый? Помнишь, на своей свадьбе ты к дубу прижалась, так он ночью срубил его.
– Любил меня, – ответила молодая женщина, и глаза ее странно засветились.
– Конечно, ни одного дерева на дворе не осталось. А почему говоришь, любил, остепенился или обзавелся рогами, все время на поводке тебя держал, как ты его не натягивала.
– Трудно этому поверить, Рита, но я все более убеждаюсь, что мой муж был, если не волшебником, то колдуном.
– Был?
– Умер он, но звонит мне каждый день.
– Что? – у Риты перекосилось лицо.
– Да, звонит.
– Вероятно, разыгрывают, сейчас каждый второй пародист.
– Нет, не разыгрывают, кто может знать, как называл он меня ночью.
– А как он тебя называл? – поинтересовалась Рита.
– Анакондушкой.
– Так ты его обвивала?!
– У каждого, Рита, свои сравнения. Сейчас это слово стало для нас паролем: «Это ты, Анакондушка?»
– С того света не поговоришь, мертвые не мают.
– Мают, Рита, еще как мают. Все время спрашивает: где была, чего делала?
– Вот это любовь: настоящие Петр и Феврония. Использовать бы этот сюжет, да не режиссер я. А нервы у тебя крепкие, Эсмеральда: с мертвым разговариваешь. Я бы от страха оконфузилась.
– Ты и сейчас…
– Ладно, ладно… бывало и хуже. И все же я недопонимаю: воздух может просачиваться в могилу, а где подзарядить мобильник? Электрической розетки в гробу нет. Сомнительно все это.
– Я сейчас сама наберу Константина, – Эсмеральда достала из сумочки мобильник. Волосы у Риты поднялись дыбом: мобильник затрещал точно так, как сорока у нее под окном.
– Костя, это я, Анакондушка. Привет тебе от Риты, сомневается она, что ты, ну, живой. Мертвые, мол, не мают. Скажи ей пару слов.– Эсмеральда передает мобильник подруге. Из него снова раздается сорочий треск.
– Костя, Костя! Я ничего не понимаю, не шифруй слова, – бледнеет и падает в обморок Рита.
– Вот ты где, – подбежали к Эсмеральде два санитара в белых халатах, – все окрестности у психиатрической больницы прочесали, а ты тут, в парке.
– Вот с мужем разговаривали, умер он.
– Пойдем, милая, пойдем, надо еще подлечиться, чтобы понять, что твой муж еще живой, хотя на вид этого не скажешь.
Сказ о том, как судак
по Узеням ходил
Он только вывелся, ничего не знал и, забившись под корягу, глядел на незнакомый мир со страхом. Рядом шумела вода, переливаясь через бетонную плотину. Выполз из норы старый рак с клешнями-гильотинами, пошевелил усами, выпучил глаза.
– Не дрейфь, малец, – разглядел он торчащие из тины рыбьи глаза.– Все такими были: не живородящиеся, чай, из икры. Смотри, твои родственники плывут, – показал он клешней на проплывающую стайку судаков.
И начал рассуждать. Еще недавно носились они по гребням речных волн словно на подводных крыльях от края Заволжья до хвалынских белых берегов, и так несколько раз: водохранилище-то за Балаковом как море и волны под стать – крутобокие. Хотелось им взлететь к синему небу, как птицы, обогреть под солнцем холодную грудь и заглянуть за горизонт, может быть, счастье там. Не смейся, и у рыб бывают мечты. Чтобы оставалась чистой Волга, чтобы не загрязняли ее нефтью, чтобы не было браконьеров. Ушли бы в Каспий, или по Каме в северные реки. Но встали на пути плотины – не всякая птица перелетит. Рискнули пойти на Юго – Восток в Заволжье, куда протянулся канал. До Иргиза самотеком, тут проще, а вот дальше – стометровый водораздел. Рыбе не взобраться на него. Перерубят насосы станций, поднимающие воду по четырем ступеням каскада. А если в ней икринка или мальки, никто и не заметит. А там – в Узени и Еруслан, где чистая вода и много пищи.