– Калека твой вяз, а не источник вдохновения. Хотя, если ты видишь в разбухшем рубце крепкий узел, не все потеряно, и ты сможешь найти свою музу. Дерзай, Артур, – она слезла с дерева и, сняв туфли, высокая, красивая, пошла по колено в прибрежном ковыле к деревне.

Ни веры, ни надежды, ни любви. Только ветер, вдоволь накатавшись в степи на колючках, качался на ветвях, да выскочивший из норы суслик, оглядевшись, и не обращая на него внимания, побежал к Узеню напиться водицы. Безразлично зевнула усевшаяся рядом ворона. Артур пришел к горькой мысли: если вот сейчас, не станет его, никто и не заметит, даже в Баклушах…

Словно мазанули по лицу светлой краской – расплескивая босыми ногами буруны ковыля, к вязу возвращалась Вера.

– Счастье мое, – Артур взял ее за руки.

– Подожди, Артур. Я Вера, но другая, из параллельного мира. Мы ваше отражение или мы ваше – все равно. Твоя любовь выше всяких законов мирозданья, и вот я здесь, преклоненная и любящая тебя.

– А твой Артур?

– Он тобой восхищен и согласился с моим решением. Вы двойники, но внешне, в духовной жизни меньше совпадений.

– Это ваши неопознанные летающие объекты видит Кузьмич с пожарной каланчи?

– Нет, мы с вами на одном уровне развития. Вероятно, это аппараты других, более совершенных цивилизаций, быть может, инопланетных.

– А в вашем параллельном мире есть Баклуши?

– Конечно, Артур, и дерево такое же, как вот это, есть, и речка. Скучать не будешь.

Артур посмотрел на Узень, заросший бородой-камышом, на распухшую коленку вяза, на довольного суслика у норки:

– Нет, милая Вера, пусть останется все, как есть. Без родственных душ в наших мирах ни тебе, ни мне не будет счастья. Видишь ворону? Почему она у ног моих сидит. Своим считает.

– Я все поняла, Артур, но переубедить меня трудно, ты достоин настоящей любви – искренней, бескорыстной.

– Еще раз спасибо тебе, Вера, хотя много в твоих словах преувеличений.

– Зато я поняла главное: в открытую душу проще всего плюнуть. Прощай, несостоявшееся счастье мое.

Не стало и второй Веры. А, может быть, образ девушки – продукт его воспаленного мозга. Чтобы охладиться, Артур вошел в Узень. Здесь было мелко, а там, за камышами, он знал, таился омут. Сомкнулись над головой серые воды, а где вынырнул парень, никто не видел. К излучине редко приходили баклушевцы, далеко, а суслик, как ни вытягивался на задних лапках, за камыши не мог заглянуть.

На берегу речки в проеме камышей ловил рыбу старик.

– Смотри, Федор, как похож на Кузьмича. Если бы не умер неделю назад, точно был бы он. И самокрутка – в палец, и дымит как паровоз.

– Не может быть, Роман, Кузьмича мы сами заложили в глину, до сих пор поясница не сгинается.

– Брата-близнеца у него точно нет. Сестру знаю, но она давно слух потеряла и только улыбается всем. Надо подойти к рыбаку и спросить, кто он.

– И, правда, чо прерякаться, не на свадьбе же.

Роман и Федор подошли к старику.

– Извини, товарищ, очень ты похож на Кузьмича, а его мы недавно похоронили, развей наши сомнения, – сказал Роман.

– Зря сомневаетесь, Кузьмич я, просто захотел ухи, вот и рыбачу.

– Так мы же сами тебя в пласт замуровали, – опешил Роман.

– У меня до сих пор поясница не сгинается, – поддержал друга Федор.

– Не могилу выкопали – траншею, надо было на штык лопаты помельче, с трудом выбрался, – затянулся смачно дымящимся самосадом Кузьмич.– А боль в твоей пояснице, Федя, скоро пройдет: Акулина, твоя залетка, вылечит, как и своих мужей.

– Да, они умёрли, Кузьмич?

– А я о чем тебе толкую, Федя. Карма у нее нехорошая.

– Тоже скажешь, Кузьмич, нехорошая, сидеть можно на ней, сам сколь раз пробовал.