Тони маялся от безделья на Рита-роуд, когда в машинный зал робко протиснулся Чудо-малыш. Они были знакомы еще по Кембриджу, причем формально Малыш учился в Королевском колледже, но посещал лекции университета. Понятно, что студенты относились к нему немного свысока, к тому же мальчик выглядел моложе своих лет и чем-то неуловимо напоминал девочку. Он и теперь напоминал девочку: ужимками и взглядом снизу вверх. Обладая поистине экстраординарными математическими способностями, этот паинька был, мягко говоря, абсолютно неприспособлен к жизни. А если выражаться прямо – иногда вел себя как полный идиот4. Пожалуй, Тони поступил с ним жестоко, но раскаивался не сильно.

– Тони, привет… – робко начал Малыш.

– Привет, привет, – усмехнулся тот.

– Я пришел посоветоваться. Ты сказал, чтобы я советовался с тобой в таких случаях…

Чудо-малыш работал в Комнате 40 и считался там гением криптоаналитики. Впрочем, Тони не отрицал его выдающихся способностей.

– Ну да. Что-то интересное?

– Я не уверен. Думаю, это криптостойкая система со статистически надежным ключом. Но ты ведь говорил, чтобы я советовался…

– Давай посмотрю.

Чудо-малыш принес шифрограмму с телеграфной ленточки, которую Тони оставил у Салли в ящике трюмо. До чего же умница этот пай-мальчик! Верней, до чего же он глуп… Неужели он в самом деле верит в то, что передает Тони информацию, интересную с точки зрения математики? Или у него в глубине души брезжат сомнения насчет мотивов Тони? Несмотря на сексуальные пристрастия, Чудо-малыш был истинным и весьма горячим патриотом, гордился работой в Комнате 40 и считал ее исполнением гражданского долга.

Дело в том, что однажды после лекции этот дурачок попросил Тони проводить его до кампуса – и Тони, уверенный, что речь пойдет о математике, на голубом глазу согласился! А в результате оказался в столь идиотском положении, о котором до сих пор вспоминал с содроганием. Нет, выяснилось, что о математике речь не пойдет, – пай-мальчик заговорил о том, что ему нравятся такие вот неотесанные парни из низов. А Тони-то из кожи лез вон, чтобы никто не счел его «парнем из низов», но выяснилось, что Малыш чует такие штуки сердцем (или другим органом чувств, более соответствующим ситуации). Если бы на месте Тони был менее «отесанный» парень, он бы непременно дал пай-мальчику в зубы – за оскорбление. А джентльмен должен холодно и вежливо раскланяться, не опускаясь до объяснений, – Тони так и поступил. Однако слишком уж лакомым казался кусок, слишком уязвимым и при этом подающим большие надежды был Чудо-малыш, чтобы упустить его из виду. И через два года, застукав пай-мальчика за уголовно наказуемым грехом, Тони прикинулся поборником морали и пообещал сообщить об увиденном в колледж. Чудо-малыш клялся, что сделает для Тони что угодно, лишь бы загладить вину! И вот уже три года ее заглаживал, развлекая Тони шифровками, проходящими через Комнату 40. И делал вид, что верит в исключительно математический интерес и чистую мужскую дружбу между двумя криптоаналитиками.

Если бы о наклонностях Чудо-малыша узнали в МИ5 или военно-воздушной разведке, его карьере как дешифровальщика пришел бы печальный и позорный конец. Потому что нет ничего проще, чем вербовать таких ребят, – за возможность работать на Великобританию они готовы раскрыть врагам любой ее секрет.

Тони сделал вид, что внимательно изучает шифровку. И даже ввел ее в скрипучие мозги аналитической малышки – не башмаком капустный суп черпаем! Рассказал, какие усовершенствования добавил в коды машинного анализа шифрограмм. Выслушал возражения и идеи. В общем, разговор оказался интересным и небесполезным, а также помог скоротать время до конца рабочего дня. Они сошлись на том, что для выводов слишком мало информации. Но Малыш в самом деле был гением (или сумасшедшим, а одно другого не исключает), потому что увидел статистически надежный ключ – что соответствовало действительности. На основании одного короткого сообщения такой вывод нельзя было считать достоверным, но из него вытекало немаловажное предположение: это личный шифр, индивидуальный, для завербованных агентов их обычно не составляли.