Почти рустикальные черты этой усадьбы (простор и тишина городской окраины, окна в сад, возможность при желании даже держать корову) заставляют вспомнить некоторые крыловские «причуды» времен службы в библиотеке: «эдем» из тропических растений, неожиданно наполнивший его комнаты и столь же быстро исчезнувший, любовь к голубям, которым он позволял свободно залетать в свои окна, прирученного воробья372 – все эти несколько ироничные знаки близости к природе, столь желанной, но недостижимой в тогдашних условиях его жизни. И флигель, укрытый от суеты в сердцевине маленького городского поместья, приобретает символическое значение вожделенной тихой гавани, идеального пристанища старого поэта.
Однако Крылов не был бы Крыловым, если бы не совместил идиллию с прагматическим расчетом. Даже перевалив за семьдесят лет, он не утратил коммерческой хватки и выбрал сдачу недвижимости внаем как наиболее надежный вид ренты. И не ошибся – эти доходы еще долгое время обеспечивали безбедное существование его наследников.
Сам он увидеть воплощение своей мечты не успел. Проболев лишь несколько дней, он скончался 9 ноября 1844 года на съемной квартире в доме Блинова. Из оформленного через пять месяцев акта о введении К. С. Савельева в наследование явствует, что после баснописца, помимо движимого имущества стоимостью около 5000 рублей и усадьбы, остался еще капитал – 13 000 рублей серебром373. Особую часть достояния Крылова представляли его произведения; авторские права на них он также завещал мужу дочери374.
Сознавая свой исключительный статус, он был практически уверен в том, что семье в связи с его смертью не придется входить ни в какие расходы. Действительно, ему были устроены исключительно пышные государственные похороны, настолько поразившие современников, что его смерть на несколько дней стала предметом разговоров в гостиных.
Резюме этих толков приводит в мемуарной заметке М. А. Корф:
Сначала говорили, что он оставил большой каменный дом и до 200 тысяч рублей денег. Но после оказалось, что у него не было ни того, ни другого, и в его квартире нашлось всего 400 рублей ассигнациями. Он получал от государя пожизненную пенсию в 12 тысяч рублей ассигнациями и этим одним и жил375.
Недоверие к рассказам о богатстве баснописца здесь в высшей степени показательно. Так подлинного Ивана Андреевича Крылова вытесняет условная фигура «беспечного» баснописца, русская инкарнация le bonhomme La Fontaine376, французского классика. Даже многие из тех, кто знал Крылова лично, приняли это упрощение. Но не Вяземский.
Крылов, – напишет он в 1876 году, – был вовсе не беззаботливый, рассеянный и до ребячества простосердечный Лафонтен, каким слывет он у нас. Он был несколько, с позволения сказать, неряшлив; но во всем и всегда был он, что называется, себе на уме. И прекрасно делал, потому что он был чрезвычайно умен. Всю жизнь свою, а впоследствии и дарование свое обделал он умно и расчетливо377.
В своем стремлении идти вразрез с конвенциональными представлениями о социальной успешности Крылов много раз оказывался в положении крайне затруднительном, если не безвыходном – практически на дне, в полукриминальной и совершенно криминальной среде. «Темные годы», содержание которых он тщательно скрывал, и годы, когда в Петербурге он был известным поэтом, а в провинции – безжалостным игроком, в общей сложности составляют пятую часть его жизни. Ничего подобного нет в биографии ни одного из отечественных писателей первого ряда, тем более классиков. Не менее удивительно и то, что Крылову удалось выбраться оттуда, где до и после него погибло множество талантливых людей, и во второй половине жизни не только возвратиться к литературе, но и наконец добиться и славы, и материальной независимости, и всеобщего уважения.