И надо ж так людей загнать.
Да, проводник был явно скверный.»
* * *
Дошли до леса, через лес.
И вот она, река, открылась.
В ней отразилась синь небес.
Эх, хороша, напилась силы.
Из сотен речек, ручейков
Она течёт, вбирая воды.
Среди полей, среди лесов,
В долинах, огибая горы.
Прекрасна матушка-река.
В ней мощь энергии и жизни.
О камни хлещется волна
И разбивается на брызги.
Она водой питает всё:
Деревья, травы, человека.
И всё растет, и всё цветет
Из года в год, от века к веку.
И убегая вдаль, маня,
Она впадает в море где-то.
И возвращается опять
Из тучек дождиком и снегом.
Дождю мы радуемся в зной.
Пушистому мы рады снегу.
И, глядя на реку, порой
Мы забываем наши беды.
Вода смывает с сердца грязь.
С души смывает паутину.
И вольно дышится опять.
Жизнь интересна и красива…
* * *
Четыре лодки на реке
Их ждали, на волнах качаясь.
Иван прижал её к себе,
И они долго целовались.
Как две недели без неё,
А может, больше, кто же знает.
Она уже вот слёзы льёт.
«Да не печалься ты, родная.
Не на войну ведь ухожу.
И мне теперь медведь не страшен.
И не один ведь я иду.
Ну что ты плачешь, Алексаша».
Вернусь я скоро, и тогда
С тобою свадебку сыграем.
Ну всё, не плачь, а мне пора.
Всё будет хорошо, родная».
«Игнат, ты присмотри за ней,
Она совсем ещё девчонка.
Но мне она всего милей».
«Всё будет хорошо, да что там.
Она как дочка для меня.
И присмотрю, и будет сыта.
Не сомневайся ты, Иван,
Её я уж не дам в обиду.
Иди спокойно, не тужи.
Мы здесь с Лександрой разберёмся.
Ты должен что? Людей спасти.
А мы вдвоём тебя дождёмся.»
Они поплыли, а Игнат
И Александра всё стояли.
Катилась тихая волна,
А лодки дальше уплывали.
И вот уж точки вдалеке.
«Ну что ж, пора идти нам к дому.
И вытри слезы ты уже.
Негоже плакать по живому.
А мы пойдём сейчас домой.
Картошечки с тобой отварим.
И ты не думай о плохом.
Эх, повезло с тобою Ване.
Лицом красива, хороша.
И остальное всё при месте.
И, видно, добрая душа,
И скоро будете вы вместе.
Ты мне напомнила жену.
Её Прасковья величали.
Лет восемь без неё живу,
А иногда проснусь в печали.
И вспомню милое лицо,
И сердце жмётся так тоскою.
Я как без жизни без неё,
И душу всё не успокою.
Она такая же была.
Молчунья и краса-девица.
И вышивала, и пекла,
И на все руки мастерица.
Не знаю, что во мне нашла.
Пришёл из леса, небогатый.
Конечно, не пустой карман,
Но уж немолодой и наглый.
И ни кола, и ни двора.
За что, не знаю, полюбила.
На пирожки, на чай звала
И через год всё ж приручила.
И я осел, построил дом.
Её любил, детей растили.
И было в жизни всё ладком.
Так двадцать пять годков прожили.»
* * *
– А от чего же умерла
Прасковья ваша, дед Игнатий?
– Да всё проклятая война
И наши дуралеи, мать их!
Ты, дочка, извини меня,
Но злость вскипает, нету силы.
Солдат-дурило рассказал
И уложил её в могилу.
А было так. Была война,
Сыны ушли, и долго как-то
От них ни слуха, ни письма,
И тут сосед пришёл, Агапка.
Вернулся с деревяшкой он.
При взрыве ногу оторвало.
Да всё ж живой домой пришёл,
А много мужиков пропало.
В печали нам поведал он,
Когда в больнице он валялся,
То список видел над столом.
Наш сын умершим там считался.
Ну тут Прасковья сразу в плач.
Неделю плакала, молчала.
Сын этот младший был у нас.
Лишь только двадцать отстучало.
Вся извелась она совсем,
Молчала всё и ела мало.
А тут письмо принес Евсей.
И нет чтоб мне отдать сначала.
И кто нам может написать,
Подумал бы башкой своею.
И надо ж было ей отдать,
Ведь видел, что она болеет.
У нас все родственники здесь.
Сейчас почти уж не осталось.
Она одна была в семье.
Бог им не дал, не получалось.
Евсей – то письмоносец наш.
Он письма в город доставляет
С обозом в месяц пару раз.
Немой, но дело своё знает.
Евсей – он грамотный мужик,