Перси и Харриет уже несколько дней обсуждали переезд из Йорка. Их сомнения были разрешены неожиданно – вдруг пришедшим на память стихотворением Вордсворта: а почему бы не поселиться по соседству с любимым поэтом и его друзьями в прекрасном озерном крае где-нибудь около городка Кесвик.

Поэты озерной школы Вордсворт, Кольридж и Саути жили тут с конца 90-х годов. Именно тут родились знаменитые «Лирические баллады» Вордсворта и Кольриджа; именно в этих балладах новая английская поэзия впервые громко заявила о себе. «Баллады» предварялись большой теоретической статьей Вордсворта, которую с самого начала приняли как манифест новой поэзии.

Они принимали принципы Просвещения уже не разумом – всем существом. Пример юного Шелли, еще по сути не ставшего поэтом, тут очень характерен, но тот разрыв между реальным и идеальным, который еще только беспокоил Годвина, для романтиков стал мучителен. И они заполняли его – кто смирением перед невыразимым, как лейкисты, кто иронией, как Байрон, кто романтическим безумием, как Шелли, наконец, отстранением от безобразного в мире, как Китс. Мир одновременно требовал вживания в него как в целое и сопротивлялся этому в жизненной и художественной практике. Вновь «трещина прошла через сердце поэта». Приятие этого мира приводило к бесплодию, как это случилось у лейкистов, его неприятие – к ранней смерти, настигшей Байрона, Китса и Шелли и повлиявшей на европейское сознание не менее, чем их поэзия.

Те поэты, которых принято теперь именовать «английские романтики», были очень различны. Никто из них, за исключением, может быть, Кольриджа, крупнейшего теоретика английского романтического движения, и не предполагал, что будет так понят потомками. Более того, сосуществование во времени таких непохожих в отношении к жизни, к событиям, к самому поэтическому слову поэтов, как Вордсворт и Шелли, Скотт и Китс, Лэндор и Байрон, приводило к тому, что ни современники, ни последующие читатели, не занимавшиеся историей английской литературы специально, не могли усмотреть основополагающего единства их творчества, единства, порожденного, пожалуй, лишь самим духом времени.

Роберт Саути – не столь уж значительная фигура в английской поэзии, творчество его не выдерживает сравнения не только с титанами английского романтизма – Вордсвортом, Кольриджем, Байроном, – но и с наиболее значительными поэтами «второго ряда», такими как Томас Мур. И тем не менее имя Саути мы найдем в любом нашем учебнике английской литературы как образец «ренегатства», перехода от революционности к реакционности. Саути вошел в поэзию в конце XVIII века, заявив о себе как о поэте «новой волны» звучными и «экзотическими» поэмами. Эстетический радикализм Саути заставил многих современников приписать поэту и радикализм социально-политический, оказавшийся на деле лишь мимолетной данью духу времени – времени Французской революции. В дальнейшем Саути оказался вполне верноподданным поэтом, сотрудничал в торийских журналах, а последние тридцать лет жизни занимал должность придворного «поэта-лауреата», в обязанности которого входило сочинение од и элегий по случаю торжественных или печальных событий в царствующей фамилии.

Хотя Саути и благоволил своим молодым соседям и даже кое в чем им помог, все же в целом он сыграл в жизни Шелли неприглядную роль: несколько лет спустя он старательно снабжал «Куотерли ревью» скандальными, чаще всего придуманными или злостно искаженными «сведениями» о семейной жизни Шелли и о его «еретических» взглядах.

Карьеризм, ханжество Саути, готовность поддержать самые реакционные начинания власть имущих снискали ему позорную известность среди передовых людей Англии. Он такую славу вполне заслужил, хотя как честный человек не был чужд симпатии к беднякам, негодовал по поводу угнетения фабричных рабочих, занимался филантропией.