27 сентября Мирза-Абуль-Хасан-хан прибыл в Гюлистан и остановился в приготовленном для него лагере, против лагеря наших войск. В тот же самый день он имел свидание с Ртищевым в особой палатке, назначенной собственно для переговоров и поставленной посредине между обоими лагерями.

После взаимных визитов и размена полномочий приступлено было к переговорам о перемирии, и 1 октября акт этот был подписан. Обе стороны обязались в течение 50 дней, т. е. до 21 ноября, не предпринимать никаких военных действий или хищничеств и немедленно приступить к переговорам о мире на основании status quo ad presentem. В случае же, если бы не последовало соглашения между уполномоченными и заключение мира не состоялось, то неприятельские действия не прежде могли быть открыты, как через 20 дней после прекращения переговоров, т. е. «через такое время, в которое уполномоченный со стороны персидского правительства может, с оказанием ему всех почестей, свободно и со всею безопасностью быть препровожден за границу». Предложивши затем Мирза-Абуль-Хасан-хану приступить безотлагательно к заключению мирных условий, Ртищев получил от него заявление, что из особого уважения к русскому главнокомандующему и ценя искреннее его расположение к персидскому правительству, он предоставляет ему самому, на основании status quo ad presentem, составить краткий трактат и предложить статьи оного на общее обсуждение.

Со своей стороны Мирза-Абуль-Хасан-хан просил уважить только одну просьбу, чтобы прежде всего согласиться в сепаратном акте, так как этим документом обеспечивалось «право персидскому правительству надеяться на удовлетворение в просьбах, кои будут по заключении мирного трактата представлены высочайшему российскому двору через полномочного персидского посланника».

– Следуя общим правилам, – отвечал на это Ртищев, – сепаратный пункт должен быть постановлен тогда, когда мы согласимся уже в главных основаниях мирного трактата и подпишем его.

– По наставлениям мне данным, – заметил Мирза-Абуль, – я обязан первоначально иметь переговор о сепаратном акте и, только удостоверясь в согласии вашем постановить оный сходно с желанием персидского правительства, приступить уже к переговорам о статьях самого мира.

Не находя ничего важного в такой просьбе и несогласного с видами нашего правительства, Ртищев не отвечал прямым отказом.

– Хотя с моей стороны, – говорил он, – как английский министр, так и персидское правительство предварены уже письменно, что я не прежде могу согласиться на постановление сепаратного пункта, как после подписания настоящего трактата, но, имея искреннее расположение стараться по мере моей возможности о сближении истинных польз обеих высоких держав и с удовольствием желая оказать особое уважение к личным достоинствам вашим, я охотно готов удовлетворить вашему желанию.

Тогда Мирза-Абуль-Хасан-хан представил Ртищеву записку, данную ему от тегеранского двора, какого содержания должен быть заключен сепаратный акт. Тегеранский двор желал включить в мирный трактат особый параграф, по которому полномочному персидскому послу, имеющему отправиться в Петербург по заключении мира, было бы предоставлено право просить императора о возвращении Персии некоторых владений, отходящих по трактату к составу России, с тем условием, чтобы просьба эта была уважена петербургским кабинетом.

Ртищев был удивлен такому домогательству тегеранского двора, и тем более что об этом были уже переговоры и персидское правительство согласилось отказаться от своих требований. Он заявил персидскому уполномоченному, что готов заключить сепаратный параграф, но на основаниях предложенного им содержания и с некоторыми переменами, наиболее соответствующими желаниям Персии.