С своей стороны Ртищев, желая прекратить вторжение персиян в наши границы и побудить их к скорейшему заключению мира, решился перенести военные действия в Персию и действовать наступательно. С этою целью предполагалось сухопутные войска двинуть к Тавризу и одновременно с этим отправить в Энзели сильную эскадру с десантом. В состав эскадры назначены: один корабль, один корвет, три брига, три люгера, два транспорта и четыре купеческих шкоута[177].

Для составления десанта формировался в Астрахани временный Ленкоранский батальон, в состав которого вошли 489 рекрутов, взятых по двум наборам с Астраханской, Кавказской, Казанской и Саратовской губерний, и рота Астраханского гарнизонного батальона. Присоединив к этому батальону 100 человек астраханских казаков, десант к июле был отправлен к талышинским берегам, где часть батальона велено оставить в Ленкорани, а взамен того посадить на суда из тамошнего гарнизона старых солдат и действовать по обстоятельствам против неприятеля. Для командования эскадрою и десантом назначен астраханский комендант генерал-лейтенант Ротгоф.

25 июля эскадра с десантом прибыла к талышинским берегам[178], но в употреблении ее не представилось надобности, так как мирные переговоры с Персиею приняли благоприятный исход.

Прибывший в Тифлис персидский чиновник Мамед-Али-бек доставил главнокомандующему письмо Мирзы-Шефи, в котором визирь писал об искреннем желании персидского правительства прекратить вражду с Россиею. Ртищев отвечал, что мысли его о мирных переговорах известны английскому посланнику[179], и в тот же день сообщил сиру Гору Узелею, что выбор места для переговоров предоставляет усмотрению тегеранского кабинета, но отказывается сам вести их, если они будут назначены в Тегеране. «Мне самому принять на себя сию обязанность, – писал главнокомандующий[180], – было бы несходственно ни с высочайшею волею, ни с моими обязанностями главнокомандующего войсками и всем здешним краем, коего я ни по какому случаю без особой высочайшей воли оставить не могу». Если же персидское правительство уполномочит для ведения переговоров Мирзу-Шефи и назначит место где-нибудь на границе, тогда ведение переговоров Ртищев принимал на себя.

Сознавая, что всякий день промедления сопряжен с чрезвычайными издержками на содержание войск, собранных в Уджан-Джемане, Баба-хан желал скорее выйти из этого положения и распустить свои войска. Он просил сира Гора Узелея поторопиться с заключением перемирия, и английский посланник предлагал Ртищеву заключить его на двенадцать месяцев. «Впрочем, – писал он[181], – если бы ваше превосходительство пожелали заключить перемирие на 15 или 16 месяцев вместо 12, то я надеюсь иметь столько влияния на шаха, что склонил бы его согласиться на ваши желания».

Ртищеву предоставлялся выбор иметь свидание по поводу заключения перемирия или самому лично в Памбаках с персидским полномочным ханом Эриванским, или послать от себя поверенного. В последнем случае и эриванский хан пошлет от себя брата или кого-либо другого. С заключением перемирия войска обеих сторон должны были быть распущены по квартирам, не ожидая окончательного заключения мирных условий.

«Относительно status quo ad presentem, – писал сир Гор Узелей, – то, в уважение трудностей, какие я должен был превозмочь, дабы согласить на сие персиян (так как последние поражения их делали согласие сие еще более затруднительным по их гордости), я надеюсь, что ваше превосходительство охотно уступите Персии какую-нибудь малую частицу владений, через что докажется великодушие великого государя императора, его благодетельность и великость души, и в то же время излечатся раны, кои персияне действительно чувствуют. Обстоятельство сие я прошу вас покорно принять не в виде требования со стороны Персии (ибо держава сия согласна на status quo ad presentem), но только как простую просьбу со стороны моей, как искреннего друга обеим сторонам».