– Ты талантливая! – перебил Джереми.

– Окей, берет талантливых без экзаменов. Не то, чтобы он переживал, что я не сдам, но знаешь, одной проблемой меньше. В общем, он отправил мое стихотворение в Глабер, а они тут же напечатали. Странные. Это я все к тому, что вообще не сомневаюсь в себе. Скорее, я сомневаюсь, что найдется много людей, способных хоть что-то понять. Поэтому, стихи для академических собраний пишу сложные, а вот песенки простые. Условно простые. Да ведь?

– Ну, так, – он как обычно усмехнулся, – боюсь представить, что там в сложных. Наверное, я и слов таких не знаю. Ну да ладно, мне еще три года учиться. А у тебя тоже пять лет учеба?

– У меня два, но у всех остальных на курсе пять, как и у тебя. Но, как они говорят, мне и занятия не нужны. Просто им будет приятно повесить табличку с моим именем, когда я начну печататься в Глабере каждый выпуск.

– А за это платят? – тут же расчетливо спросил Дже.

– О да, но такие копейки. Но, мне и не интересно особо. Пока по крайней мере. Хватает того, что есть.

В ответ Дже лишь задумчиво покивал. Так началась наша пред концертная жизнь. Всего на репетиции мы потратили что-то вроде пары месяцев, собираясь то у меня, то в парке, то после закрытия бара, чтобы попробовать аппаратуру. Забавно, Джереми всегда хвалил мои стихи, но ничего не говорил про голос. Хотя, обычно все делали акцент именно на умении петь.

Мне же в тот момент было категорически все равно, кто и что там говорил, потому что впервые в жизни, я была абсолютно и беспардонно счастлива. Стоило подойти к микрофону, закрыть глаза, как меня накрывало огромной волной, даже перед пустым залом. Знаешь, все, что мне нужно было в этой жизни – просто петь.

Петь, и не важно как, когда и что. Мне легко давалось большинство каверов, про мои и говорить нечего. Хотя, Джереми все время пытался выдать их в разных жанрах, обходя стороной лишь поп и все сочетания с ним. Он объяснял это так:

– Ты должна понять, это для дураков. Красивые блондинки, куколки с длинными ногами и маленькими головами, блестящие гитары. Ты куда глубже, ты настоящая.

Конечно, дураком тогда был он. Но я ничего не говорила. Просто смотрела на него, параллельно размышляя, как забавно, что человек одновременно может быть очень красив и очень не красив. Наверное, так не бывает, но Дже казался расположенным одновременно на столь разных концах спектра, что захватывало дух. Во-первых, он был длинный как каланча, что каким-то образом ему шло, хотя такие чаще получают дурацкие прозвища. Блондин со странной стрижкой, когда сзади длиннее, чем спереди, не знаю, как называется, не люблю такие, но ему подходило. Странным крючковатым носом, таким нелепым, но в композиции звучащим что надо. То есть вы поняли, да? Если Джереми разобрать по частям, то все они будут ужасны. А все вместе давали странный эффект. Единственной не ужасной частью я считала глаза – круглые и желтые, как у большой птицы, всегда внимательно повернутые в твою сторону. Они как будто спорили со смешливым ртом, готовым ухмыльнуться любой глупости. А глупостей вокруг было много.

– Конечно, настоящая, скажешь тоже. Не пластиковая же. Но ты не прав, и гитара с блестками, и светлые волосы сами по себе не делают тебя искусственной. И даже в простых строчках может быть много смысла.

– Такое я играть не буду, а спорить глупо. Кстати, первое выступление уже в пятницу в семь.

Вот тут я бы натурально упала со стула, но мы, к счастью, сидели на траве в парке.

– И что мы будем презентовать? Сколько у нас времени?

– Думаю, минут десять. Разогрев группы Бубз, ты их слышала, когда мы сидели на прошлой неделе.