Лермонтов пытался заполнить содержанием формы, соединить художественное и системное.

Творческая мощь, авторское самопожертвование поискам смыслов! Вот куда перешёл авторский творческий процесс от Пушкина, вот где язык нашёл новый шанс высказаться о мироздании, о себе (язык – равно Творческое Начало).

Лермонтов, этот мальчик, принял на себя непосильную ношу. Только я знаю, какие противоречия мучили его душу («радиоактивное излучение» – не забывать!).

Здесь необходимо отметить, что оба они, и он и Пушкин, были свободны от религиозности общепринятой. В чём одно из условий зарождения нового знания основ жизни. Они занимались «светским», свободным творчеством, и потому свободный инстинкт творчества проявлялся в них так широко и мощно.

Творчество Лермонтова погрузилось в поиски смыслов, и содержание стало порождать новые художественные формы. И хотя Пушкин был по натуре импровизатором, он не смог избавиться от консервативности в форме. Он их (формы) практически и не создал вовсе, Лермонтов же, а затем Гоголь, зародили именно русские литературные художественные формы. И в этом проявилась забытая «русская идея», с этого момента она обрела новое воплощение.

По силе Творческого Начала, по концентрации его энергии в Слове мало равных Лермонтову. Все известные «основоположники» разве.

Художественное было достигнуто им полностью. Он приобрёл то, о чём и не подозревал. Он получил власть, которой нет аналогов. И это были уже не контуры и схемы пути «основоположников» и «пророков» религий, а сам Путь, сама творческая сила мироздания. Используя религиозную терминологию, можно сказать, что Лермонтов был «богом», и, осознай он это, мы бы не имели то, что имеем. Правда, всё равно люди не поняли и не узнали бы, кто над ними и что проделывает.

Но эпоха неосознанной Художественности продолжалась. И творческая энергия была неуправляемой, своим излучением (сочинённым сценарием) она была направлена на своего создателя, во внутрь творца (неосознанная трансформация радиоактивного распада), на самоуничтожение.

С «маниакальным» упорством Лермонтов предрекал свою гибель (это ли не Иисус?). Здесь, как и Пушкин, он играл свою актёрскую роль, предначертанную ему предыдущей жизнью (уже имевшим когда-то место вариантом судьбы). Он не использовал свой шанс выйти за границы фатальности и был в этом совершенно пассивен.

Конечно, ещё не накопилась сумма знаний, ещё было только начало, ещё предыдущие сочинительские пра-сценарии имели достаточную энергию…

Но то, что имеем, тем и закусим.

Лермонтов соединил все формы развития Творческого Начала в Художественность. Здесь отразились все жизненные процессы: и содержание перетекало в форму, форма в содержание, образ становился понятием, понятие рождало образ, звучала музыка, играли краски, и во всё это проникало авторское «я», как волевое начало, способное приговорить или вознаградить. Вот в чём принцип обладания Художественностью, и вот где величие возможностей Русского Языка – «богоносца» (к вопросу об амбициях иудеев).

Стихийные опыты Лермонтова удались. Продолжалось вычленение развития Творческого Начала в Русский Язык, но сам Лермонтов был «под колпаком» у собственного творчества. Он обрёл личностное своеволие и мог избрать любой вариант судьбы, он обрёл неземную власть благодаря своей авторской жертвенности, но не знал об этом и потому неосознанно спроектировал саморазрушение.

Дело в том, что поэзия наиболее быстро развивало авторское «я». Именно с её помощью издревле концентрировалась властная авторская энергия. Ибо поэзия могла вбирать стержневой космический ритм. Но не были открыты истинные законы творчества и суть их назначения. Поэты невольно направляли творческое излучение на создание собственных вариантов судьбы, на проектирование жизненных ситуаций для самих себя.