Женщина заговорила первой, продолжая насмешливо смотреть на испуганного мальчишку:

– Извини, после того как мне пришлось тащить тебя на руках, а потом разувать, как какая-нибудь верная жена напившегося до беспамятства муженька, я позволила себе войти, не услышав ответа на стук. Проверить, всё ли с тобой в порядке. Вчера это было… неочевидно.

Её зелёные глаза, хоть и были насмешливо прищурены, но излучали колючую, грубоватую доброту, известную Унимо по взгляду, которым иногда смотрел на него отец, будто говоря: «Да, ты натворил неизвестно чего, но ты мой любимый сын, и как вот прикажешь на тебя сердиться».

– Лири^>10, я… меня… моё имя Унимо Ум-Тенебри, и я очень благодарен вам за то, что вы спасли меня, и сожалею о причинённых неудобствах, – наконец совладал с собой Унимо. Сначала он хотел умолчать о своём настоящем имени, но потом подумал, что это будет несправедливо по отношению к той, которая спасла его от смерти.

Женщина удивлённо приподняла брови, потом нахмурилась и, наконец, усмехнулась:

– «Лири», надо же… Меня зовут Тэлифо Хирунди, можно просто Тэлли, но уж точно не «лири». В приюте, в котором я воспитывалась, такое обращение считалось верхом издевательства. И кстати, давай уж на «ты», иначе мне придётся величать тебя «лори», что, согласись, в наших обстоятельствах несколько неуместно. Я – владелица этой маленькой булочной с двумя комнатами – убежищами для нежданных постояльцев вроде тебя. И ещё я делаю самые вкусные на этой стороне старого города пирожки с зеленикой. Это всё, что тебе нужно знать обо мне, а теперь пойдём – поможешь мне по хозяйству. Хоть ты и шейлир, но у меня такое чувство, что заплатить за комнату тебе нечем, – проницательно добавила она.

– У меня есть серебряные кольца, – смущённо сказал Унимо, показывая на свою куртку, – они из настоящего серебра.

В ответ Тэлли фыркнула, развернулась и бросила уже через плечо:

– Советую тебе никому не говорить об этом. И не разбазаривать всё, что у тебя осталось, при первом удобном случае. Всё равно их не хватит, если ты действительно задумаешь расплатиться со мной. И – да, лучше надень куртку наизнанку.

– Я вовсе не… я просто… я буду рад вам помочь… тебе помочь, – запинаясь, Унимо убрал чашу для умывания и поспешил вслед за насмешливой хозяйкой.

Внизу было прохладно и сумрачно: ставни на окнах, выходящих на солнечную сторону, были предусмотрительно прикрыты от по-весеннему яркого утреннего солнца. Булочная была небольшой, немалую часть её занимала печь, украшенная разноцветной каменной плиткой, посередине стоял массивный низкий стол из тёмного дерева, ближе ко входу – несколько столов поменьше с мягкими плетёными креслами, отделённые от кухни высокой деревянной стойкой с баночками и бутылками всевозможных форм и размеров.

– Как тебе? – спросила Тэлли, когда они спустились вниз по крутой, как трап на корабле, деревянной лестнице: очевидно, при её устройстве удобство постояльцев уступало соображениям экономии места.

– Очень… уютно, – вежливо ответил Унимо. Он напряжённо думал, как лучше задать вопрос о произошедшем вчера – так, чтобы получить ответ.

– Не роскошно, конечно, но зато я здесь сама себе хозяйка, – бормотала она, принявшись месить брошенное тесто.

– Чем вам… тебе помочь? – спросил Унимо.

Тэлли коротко взглянула на него и улыбнулась:

– Можешь подмести здесь, метла вон там, – кивнула она в сторону небольшой низенькой двери, ведущей, видимо, в чулан. – А потом поможешь мне перебрать зеленику.

Унимо с готовностью кивнул. Разумеется, дома он никогда не занимался ничем подобным, хотя несколько раз отец заставлял его самого убираться в комнате, когда после очередной его шалости оставалось слишком много перьев, обрывков бумаги, рассыпанных по ковру конфет. Но, конечно, не было ничего сложного в том, чтобы подмести такое небольшое помещение, тем более Унимо, видимо, следовало теперь привыкать к физической работе. Закончив подметать, он, по просьбе Тэлли, расставил на столах свежие цветы на высоких ломких стеблях из одной большой вазы на стойке и принёс из чулана корзину свежей зеленики. Эта ягода появлялась из-под снега с первыми лучами солнца в горах, и её терпкий кислый вкус был знаком всем жителям Тар-Кахола как вкус весны.