Ф. М. Уманец констатировал: «В то время, когда Россия энергически отставала, присоединённое к России королевство Польское быстро продвигалось вперёд. Мы могли заставить Польшу бояться, но заставить уважать себя не могли. Конечно, народ более благоразумный, нежели поляки, умел бы так устроить дело, что, оставаясь при сознании собственного превосходства, он не допустил бы до разрыва с Россией. Немцы и финляндцы точно также сознают своё превосходство, но они избегают крайне натянутых положений. Поляки же, со старым легкомыслием, тотчас создали конституционную оппозицию и, не измерив своих сил, пошли на неравную борьбу. Польские министры сделались ответственны за непопулярность России. Началась травля польских министров по адресу русского правительства. С своей стороны, польские министры и вообще сторонники России при Александре I, вместо того, чтобы в борьбе с оппозицией искать нравственную точку опоры, должны были «пугать» ею поляков. Но страх никогда не создаёт приверженцев. Оппозиция с каждым днём всё более и более входила в моду. Преданность России (искренняя или основанная на расчёте) в глазах польского общества становилась синонимом отсталости, трусости или чего-нибудь ещё худшего. Когда умер наместник Зайончек, никто даже из самых близких его друзей, боясь скандала, не решился сказать надгробное слово.

Несколько слов о коренных русских людях, посланных в Варшаву представлять интересы русско-польского союза. Поляки просили великого князя Михаила Павловича, но, по династическим соображениям, надо было послать цесаревича Константина Павловича. Он приехал сюда не только с предубеждением против конституции, но и чувствуя себя несколько униженным тем обстоятельством, что принуждён действовать в конституционном государстве.

Цесаревич обучал польские войска «по-русски». Пошли в ход палки и брань. И эта бестолковая воинственность сменила наполеоновские походы! Своими дерзостями на каждом смотру цесаревич растил недовольство в офицерах и был едва ли не главной причиной, почему польские офицеры спешили принять участие в тайных обществах и заговорах.

Другою страстью цесаревича были знаки внешнего чинопочитания. Варшавские школьники скоро это заметили и вменяли себе в особенное удовольствие не снять шапки при встрече с великим князем. Аресты, гневные бури (цесаревич кричал тогда: «Я вам задам конституцию!»), затем освобождение и новая история в том же роде».

После эпохи бурных перемен и войн, потрясших всю Европу, в духовной жизни общества разных государств проявилась тоска по средневековому рыцарскому идеалу и единению на основе христианских ценностей. Это выразилось в появлении пласта культуры, воспевавшего средневековые идеалы и ценности. Это духовное направление получило название «романтизма» и обозначилось прежде всего в литературе. В Англии наиболее ярким его представителем был Вальтер Скотт, во Франции – Виктор Гюго и Александр Дюма, в Германии – Стефан Цвейг, в Польше – Генрик Сенкевич, Адам Мицкевич и много других писателей, поэтов и философов. Поляков и литвинов толкало в объятия «романтизма» чувство гордости за рыцарское прошлое их родины, которое они воспевали в своих произведениях, и чувство несогласия с её нынешним униженным состоянием.

До самой смерти императора Александра I обстановка в Королевстве Польском была более или менее спокойной. Куда напряжённее были дела в Вильно, где начали действовать тайные организации «филоманов» и «филаретов», в работе которых активно участвовал знаменитый поэт Адам Мицкевич.

В 1817—1818 годах проходила очередная волна «разбора шляхты» в присоединённых к России западных и юго-западных губерниях. Юридическое положение польской шляхты в Российской империи долгое время не было определено. И вообще было непонятно: эта шляхта для подданных Российской империи соотечественники или иностранцы? Этот вопрос частично был разрешён только в 1817 году. «Государственный Совет представил государю, что, так как дворянское достоинство русскими подданными приобретается не иначе, как заслугами, то и иностранцы, присягнувшие на подданство России и просящие о причислении в русское дворянство, по дипломам этих государей, не иначе могут быть причисляемы, как за заслуги российскому государю и государству» (Романович-Славятинский А.).