Алеша Крестьянинов долго хвалился перед мужиками:

– В былое время, куривал я у Василия Ефимовича сигары. Он ими всех угощал. Сначала-то я и не знал, которым концом сигара-то в рот берется, а потом разобрался, по ходу дыма. Бывало, покурим, покурим, а она словно и не убывает. Загасив отдадим ему обратно, а он ее снова в шкап положит до следующего раза. А запах от нее такой приятный и душистый, что ни кури, то хочется, так бы и не выпускал ее изо рта. Пахнет от нее не только городом, а даже заграницей, – расхваливал Васильевы сигары Алеша.

На второй день Рождества, разряженные девки в кельях парням на плечо клали традиционного «вьюна». Парни-женихи «припевая» своих невест, удостаивались девичьего поцелуя, расплачиваясь при этом серебром.

Минька Савельев еще не забыл прошлогодней драки со своим соперником Ванькой Никитиным, после которой они стали непримиримыми врагами.

Миньке парни говаривали:

– Берегись, Ванька за побои тебе грозит!

– Видывали мы таких-то! – гордо и самонадеянно отговаривался на это Минька.

И драка, ровно через год, повторилась. Зашла Минькина артель товарищей-парней гулять в Шегалев. Ваньке вздумалось отомстить за прошлогоднее, он, воодушевленный тем, что случай подвернулся подходящий – соперник появился на их улице в Щегалове. Подбодряемый своими товарищами, Ванька подошёл в Миньке вплотную и преградив ему дорогу, вызывающе сказал:

– Ах, вот ты где мне попался!

Освобождая себе дорогу, Минька с силой оттолкнул Ваньку в стороны, тот не устояв на ногах рухнул в снег.

Ванька поднявшись, ярым петухом пошёл на Миньку:

– Ах, ты зашёл в наш конец да драться!

– А ты думал, как? – отважно, не робея и чувствуя близость своей артели парней, твёрдо заявил Минька.

– А за твою выходку осталось тебе только в рожу дать, за чем, конечно дело не встанет, – и Минька с размаху приложил свой увесистый кулак к Ванькиным скулам. Драка не разгорелась, а сама по себе прекратилась. Минькина артель парней спокойненько, мимо церкви, пошла на Мотору. Вслед уходящим парням Ванька размахивая кулаками кричал Миньке:

– Я тебе грозил, и буду грозить!

При встречах со своей обречённой невестой Манькой Лабиной, Минька чувствовал счастливым, он любовно относился к ней, и она ему на это отвечала тем же. На святках они обоюдно любезничали. Минька нарочито не раз, «припевал» ее. И в конце величальной песни, обняв ее за плечи, крепко прижимая к себе, сладостно целовал. В селе знали о любовных отношениях этой пары. Знали и их отцы с матерями. Все дело шло к тому, что Василий Савельев породнится с Василием Лабиновым.

– Как бы нам с Василием Григорьичем завязать знакомство поближе, вплотную, – как-то высказал намерение Василий Ефимович перед женой, имея в виду поближе познакомиться перед тем, как быть сватьями.

– Не плохо было бы, зазвав заполучить его к нам в дом и потолковать об этом деле.

– А вот придёт он к тебе за деньгами в долг просить, мы и закинем об этом словечко, – высказывала свой план Любовь Михайловна.

– И то дело! – согласился Василий.

– А может, ты к ним сам сходишь? Ты, быват, выспроси их хорошенько, так мол и так, – предложила она сходить ему самому к Лабиным, не дожидаясь, когда придёт Василий Григорьевич.

– Есть мне, когда по людям ендать! – огрызнулся Василий, не любивший зря ходить к людям. – Вот придёт за деньгами, я и заведу разговор о детях, – высказал свой задуманный план Василий.

Как-то встретил Савельев Лабина на улице. Василий Ефимович, приветливо и мягко улыбаясь, поздоровался с Василием Григорьевичем, захватисто вложив в свою широченную, черствую, как лист подсолнечника, руку, не натруженную, мягкую ладонь Лабина.