Восточная церковь выросла из тесного союза со светской властью под впечатлением великих услуг, оказанных ей греческими императорами. Действительно, Константин Великий и его преемники помогли христианской церкви стать на ноги, восторжествовать над язычеством, оказывали ей могущественную поддержку в борьбе с многочисленными ересями, обеспечили материальное ее положение; принимая живое участие в ее делах, они созывали церковные соборы, своим авторитетом давали силу их решениям. Все это воспитало византийское духовенство в чувстве известной зависимости и подчиненности. В их глазах император стал единым законным источником жизни на земле. Он – ставленник Бога, Его помазанник, верховный покровитель вселенской церкви, и за свои действия отвечает лишь перед Богом, вручившим ему власть на земле. Противодействовать воле императора – значит идти против воли Божьей, совершить тяжкий грех. Сам патриарх совершил бы преступление, если бы допустил себя до подобного шага.

Высокое представление о носителе светской власти перенесено было греческим духовенством и в Древнюю Русь. Русский князь, конечно, не император, но он именно носитель государственной власти, и этого достаточно, чтобы церковь постоянно проводила в сознание русского общества идею безусловного повиновения своим государям. Уже Владимира Святого епископы величают царем и самодержцем, говоря ему: «Ты поставлен от Бога»; Лука Жидята так поучает народ: «Бога бойтеся, князя чтите: мы рабы, во-первых, Бога, а потом государя»; та же мысль и в поучении митр. Никифора Владимиру Мономаху: «Князья избраны от Бога; Он царствует на небесах, а князю определено царствовать на земле». Правда, привился этот взгляд не скоро и не сразу; видимые результаты его скажутся лишь в московский период; но, подобно тому как капля точит камень (gutta lapidem cavat), так и эта идея со временем даст свои плоды и окажет сильное влияние на рост государственной власти в России.

Принятие христианства положило резкую грань между новообращенной Русью и азиатским миром – языческим, позднее мусульманским. Этот мир с самого начала и во все продолжение русской истории был соседом Русской земли; всегда враждебный, он являлся постоянной угрозой ее существованию, а после татарского нашествия стал даже властелином на целые века. Став христианами и признавая в себе людей, обладающих единой истинной верой, русские люди уже с тех пор почувствовали свое превосходство над этим восточноазиатским миром поганых людей. «Это чувство превосходства, соединившееся с известным отвращением, не исчезало даже во время векового ига, держало побежденных вдалеке от победителей и в конце концов в сильной мере было залогом самого освобождения» (Пыпин).

Если новая религия отгородила русских от мира азиатского, нехристианского, то тоже неодолимую стену воздвигла она и между православной Россией и католическим Западом. Хотя в пору Владимира Святославича христианская церковь формально еще не раскололась на Восточную и Западную (это совершилось в 1054 г.), но путь к расколу уже обозначился: обе церкви к этому времени сложились как два особых и враждебных один другому мира; римский первосвященник уже поставил вопрос о примате и в сфере церковной, и в сфере мирской жизни, что неизбежно вырывало глубокую пропасть между Римом и Константинополем.

Восточная церковь окрепла под покровительством светской власти и привыкла видеть в ней выражение божественной воли; авторитет же римских пап вырос независимо от нее. Постепенно папы привыкли держать себя самостоятельно, а в тех случаях, когда находили действия и предписания византийских государей несправедливыми (например, в деле иконоборства), прямо отказывали им в повиновении. Приняв из рук Пипина Короткого Равенский экзархат, по праву принадлежавший восточным императорам, они и не думали возвращать его им. Если власть папы, «наместника Христа», «выше всякой другой власти», то эти «другие власти» должны подчиняться ей – вот положение, глубоко вкоренившееся в Римской церкви. На этой почве должно было неизбежно произойти столкновение двух властей, мирской и духовной. Еще со времени коронования Карла Великого (800) Римская церковь стала проводить мысль, что «римский император и папа суть два меча, посланные Богом на землю для защиты и торжества христианства: меч духовный вручен папе, меч светский – императору». Отсюда оставался лишь один шаг (его и сделает Иннокентий III в XIII столетии), чтобы заявить: «Так как задача, возложенная на эти мечи, чисто духовного характера, то от папы, а не от императора зависит, какое направление дать им. Меч духовный выше меча светского».