Траян, видя слабость парфян, решил двинуться к их столице – городу Ктесифону. Согласно этому плану, ему предстояло вновь перейти Тигр. Чтобы удобнее перевозить материалы для строительства моста, он решил воспользоваться Наармалхой – древним каналом, прорытым еще царями Вавилона для отвода части вод Евфрата, – и соединить его новым каналом с тем местом на Тигре, где он намеревался возвести мост. Однако ему указали, что уровень Евфрата в месте начала работ значительно превышает уровень Тигра, и он опасался, что русло первой реки настолько обмелеет, что судоходство по ней станет невозможным. Поэтому он прекратил уже начатые работы и приказал перевозить лес для моста по суше на повозках.

Показаться перед Ктесифоном и захватить его для Траяна было одним и тем же. Он также овладел Сусами, некогда центром Персидской империи, и, вероятно, в одном из этих двух городов взял в плен дочь Хосрова и завладел золотым троном, на котором парфянские цари принимали поклонение своих подданных. Это завоевание утвердило за ним титул Парфянского, а сенат удостоил его не одного, а нескольких триумфов – или, если верить выражению Диона, «скольких он сам пожелает». Если это правда, то подобная лесть была низкой и жалкой, а если она соответствовала вкусу Траяна, то свидетельствовала о его неумеренной любви к славе и тщеславии, недостойном столь великого принца.

Надо признать, что замыслы, которые он задумал и осуществил после взятия Ктесифона, лишь усиливают это подозрение. Кажется, что успехи вскружили ему голову и вызвали своего рода опьянение даже в этом сильном и твердом уме. Он стяжал достаточно славы, чтобы удовлетворить честолюбие – если бы честолюбие умело довольствоваться. Парфяне, до него часто побеждавшие и чью державу римляне так и не смогли поколебать завоеваниями, были его оружием приведены к невероятному ослаблению. Он отнял у них три великие провинции: Армению, Месопотамию и Ассирию. Благоразумие, несомненно, требовало, чтобы он занялся важной задачей – упрочить завоевания, которые легче сделать, чем удержать, и приучить к римскому владычеству народы, никогда его не знавшие и по своим странно отличавшимся от новых господ нравам готовые к мятежу при первом удобном случае. Вместо этого разумного и осмотрительного плана Траян поддался искушению куда более тщеславной, чем блистательной, идее – дойти до Великого моря.

Он спустился по Тигру и без труда подчинил остров Месену, образованный двумя рукавами реки при впадении в море. Однако сразу же буря, стремительное течение и морской прилив поставили его в крайнюю опасность. Но этого урока оказалось недостаточно, чтобы остановить его: он пересек весь Персидский залив, миновал остров Ормуз и достиг Великого Океана. Там, увидев корабль, отправлявшийся в Индию, он сказал: «Будь я моложе, я непременно перенес бы войну к индийцам». Вместо этого он ограничился Счастливой Аравией, чьи берега были опустошены его флотом, захватившим город, известный в древности под именем Арабия (ныне знаменитый Аден, расположенный к востоку от Баб-эль-Мандебского пролива [12]). Вероятно, именно эту экспедицию имел в виду Евтропий, говоря о флоте, посланном Траяном разорять берега Индии. Этот малоосведомленный сократитель, видимо, спутал индийцев и арабов.

Траян не обманывался. Он завидовал удаче и славе Александра, дошедшего до Индии, но, утешаясь своими подвигами в Счастливой Аравии – куда Александр так и не проник, – гордился, что превзошел пределы столь прославленного завоевателя. В таком тоне он писал сенату, перечисляя в своих письмах множество покоренных им варварских и дотоле неизвестных народов. Сенаторы, оглушенные этими странными и незнакомыми именами, которые они едва могли выговорить, не знали, что делать, кроме как бесконечно умножать приветствия, почетные титулы, триумфальные арки и готовить великолепную встречу победителю по возвращении в Рим. Но провидение распорядилось иначе.