Один из архитектурных шедевров Растрелли – Воронцовский дворец, позже приспособленный для Пажеского корпуса, строился для одного из участников государственного переворота 1741 года канцлера М.И. Воронцова и его жены Анны, урождённой Скавронской. Сохранилась легенда, что мебель для нового дворца в своё время принадлежала небезызвестной мадам Помпадур, а молодоженам её подарил сам Людовик XVI.

О сказочном богатстве петербургских вельмож ходили легенды. Рассказывали, что однажды к фельдмаршалу Борису Петровичу Шереметеву, в его дворец на Фонтанке неожиданно явилась императрица Елизавета Петровна. её свита состояла из пятнадцати человек. Но это не повергло хозяев дворца ни в панику, ни в смущение. К обеду, который тут же был предложен императрице, ничего не пришлось добавлять.

Состоятельность рода Шереметевых позволяла их представителям сохранять независимость даже в самых необычных обстоятельствах. Так, Борис Петрович Шереметев, будучи горячим сторонником петровских реформ, тем не менее с симпатией и сочувствием относился к царевичу Алексею. Известно, что он не участвовал в суде над ним, хотя и обязан был по должности. По одним легендам, сказался больным и уехал в Москву.

Шереметевский дворец

По другим, демонстративно заявил, что «рожден служить своему государю, а не кровь его судить». Сказать определенно так это или нет, трудно, но известно, что среди 127 подписей под смертным приговором царевичу подписи Шереметева нет.

Еще в 1720 году на берегу Фонтанки для Шереметева был построен небольшой деревянный особняк. В 1750-х на его месте возвели каменный двухэтажный дворец. Формально считается, что дворец строил архитектор С.И. Чевакинский при участии Ф.С. Аргунова. Но в роду Шереметевых сохранилось предание, что дом был построен не Чевакинским, а Растрелли. Действительно, сравнение чертежей ранних построек архитектора, в том числе Летнего дворца Елизаветы Петровны, с чертежами особняка на Фонтанке будто бы подтверждает это предание, хотя сам зодчий не упоминает Фонтанный дом в перечнях возведенных им зданий.

Некоторая неразбериха с авторами Шереметевского дворца вполне объяснима. Чевакинский был учеником Растрелли, и часто выполнял работы по его чертежам. Например, при императрице Елизавете Петровне перестраивается в камне старая деревянная церковь при Ижорских заводах, о которой мы говорили в связи с чудесным исцелением рабочих, произошедшим будто бы от явившейся во сне одному из умирающих иконы святителя Николая. По местному преданию, каменную церковь строил Савва Чевакинский по чертежам Растрелли.

Фасады дворца Строганова, возведенного архитектором Растрелли на углу Невского проспекта и Мойки, украшают барельефные медальоны с аристократическим мужским профилем. В городе бытует легенда, что на медальонах изображен профильный портрет владельца роскошного особняка, графа Строганова. Однако есть и другая легенда, получившая распространение в современном Петербурге. Она утверждает, что в медальонах помещен скульптурный портрет самого Растрелли. Если это так, то великий зодчий положил начало петербургской традиции включать в архитектурное убранство здания своеобразный автограф архитектора. Мы ещё встретимся с подобными примерами: и с автопортретом Антонио Ринальди над главной лестницей Мраморного дворца, и с барельефом Винченцо Бренны в Михайловском замке, и со скульптурным изображением Огюста Монферрана на фронтоне Исаакиевского собора…

Трудно переоценить значение Растрелли для Петербурга. Елизаветинский Петербург вполне можно было бы назвать Растреллиевским. Это понимали не только современники архитектора, но и последующие поколения зодчих. Игорь Грабарь пересказывает знаменательную легенду об архитекторе другой, екатерининской эпохи – Кваренги – архитекторе, подарившем Петербургу не меньше шедевров, чем Растрелли. Так вот Кваренги, не понимавший и «даже презиравший» архитектуру елизаветинского барокко, которая в конце XVIII века казалась уже и смешной, и жалкой, говорят, почтительно «снимал шляпу каждый раз, когда проходил мимо Смольного монастыря», со словами неподдельного восхищения своим предшественником: “Ессо una chiesa!” (Вот это церковь!).