– У вас высшее образование? – Петров задал Женьке вопрос, который мы никак не ожидали услышать.
– Да. Ленинградская консерватория по классу рояля.
– У вас? – обратился майор ко мне.
– Тоже. Правда, я всегда мечтала стать оперной певицей…
– Но почему тогда?.. – воскликнул Петров. – Ребята, я сейчас смотрю на вас… Да вы совершенно нормальные люди, черт побери! Признаюсь, не думал… Не ожидал…
– Вы можете содержать семью на вашу зарплату? – посмотрел на него Женька.
Майор несколько замялся, а Санидзе снова подвинул стул, чтобы видеть наши лица.
– Не очень-то, – с улыбкой сказал он.
– Мы с Настей перебивались случайными заработками, пока не попали в «Кокосы», – продолжал Женька. – У меня жена, двое детей, у Насти – сын, мама-пенсионерка. Нам как-то надо жить.
– И жить хочется хорошо, – добавила я. – Да, нам самим не все нравится из того, что мы делаем. Мы очень много ругались с Максимовым насчет нашего имиджа, да, мы тоже восприняли его в штыки, как и вы, но это – то, что нужно публике. Нас знают именно такими. И у нас неплохая музыка, вы не находите? Это легкие мелодии, под которые сразу же хочется танцевать.
Санидзе кивнул. Петров молчал.
– Мы доставляем людям удовольствие, – продолжала я. – Конечно, нас не все любят. Но на наши концерты приходят тысячи. Кассеты и компакт-диски продаются миллионными тиражами, наша музыка звучит в машинах, ее постоянно крутят на дискотеках. Значит, это кому-то нужно?
– Музыка – да, согласен, – сказал Петров. – Сам слушаю, признаю. Но почему вы так выглядите на сцене?!
Женька попытался объяснить, что для повышения популярности нужны как красивые молодые мужские тела, так и сексапильные женские. Девчонки-поклонницы хотят видеть наших мальчиков именно такими, обожают, когда Андрюша, то есть Кока, падает в народ, с него срывают одежду – и девчонки счастливы. Я кручусь на сцене и перед телекамерой, выгодно демонстрируя прелести своей фигуры – и это нравится мужчинам.
– Но, Шуша, простите, Настя, ну как бы это сказать… – подал голос Санидзе. – Вот я сейчас смотрю…
– Камера полнит, – пояснила я, поняв, что он хочет сказать.
– Ясно, – кивнули оба хозяина кабинета.
После чего Петров перешел непосредственно к теме нашей встречи.
Повторили вчерашние вопросы, задали новые.
– То есть Максимов вам вчера в антракте дал нагоняй? Он был заведен? Это часто с ним случалось?
– Всегда, – ответили мы с Женькой хором.
Санидзе, вернувшийся к своим бумагам, хохотнул.
Мы сказали, что во вчерашнем поведении Леонида Борисовича не заметили ничего необычного. Поорать он любил, матерился, как сапожник, от рукоприкладства его, пожалуй, удерживал только наш «имидж» и необходимость выходить на сцену и позировать перед телекамерами. Куда бы мы выползли с синяками?
Последний раз мы его видели за несколько минут до окончания антракта. Вернее, я видела, выйдя в коридор. Он несся в противоположную от сцены сторону.
– А дальше? – спросил Петров, что-то записывая неразборчивым почерком.
– Началось второе отделение, – пожала я плечами.
– Во время второго отделения вы его не видели? – уточнил Петров.
Нам стало смешно, и мы в подробностях описали нашу «кухню», пояснив, что за кулисы можно забежать только на несколько секунд, чтобы хлебнуть теплого морса (его пью я) или воды. Петров хотел знать, кто мне его подает.
– Анька. Ну то есть Анна Станиславовна Табакова. Бывает, еще кто-нибудь. Но поймите, никто из группы далеко за кулисы не забегает. Некогда. Не бросишь же публику?
Майора интересовало, где обычно находился Максимов во время концерта. Мы с Женькой переглянулись.
– А когда где… – протянула я. – Честно говоря, никогда не задумывалась. Иногда он стоял у самой сцены, следил за нами, потом разгон устраивал. Иногда… Наверное, где-то за кулисами болтался. Бегал, как взбесившаяся вошь. Он всегда так носился, руками размахивал, орал. На сцену редко выходил. Бывало, конечно. Хотелось ему публике свой светлый лик показать. Он и показывал. Но вы о нем лучше у группы сопровождения спросите. У тех, кто нам помогает. Они лучше скажут. И потом, раз на раз ведь не приходится. И концертные залы и комплексы все разные… Честно, мы как-то…