Князь О. И. Щербатов распорядился оба отданные ему К. Савостьяновым издания оставить в съезжей избе до получения в Рыльске специального монаршего указа, определявшего их дальнейшую судьбу. Однако лишь в начале декабря 1630 г. он направил в Москву отписку с подробным описанием случившегося. При этом воевода ни единым словом не обмолвился о ноябрьском постановлении царя и первосвятителя 1627 г., которое, в частности, предписывало неукоснительно сжигать все без исключения экземпляры произведений Кирилла Транквиллиона, где бы те ни были найдены. Через три дня после доставки отписки рыльского воеводы в Разряд, 15 декабря 1630 г., российский самодержец и патриарх повелели прислать конфискованные «Маргарит» и Учительное Евангелие разрядным дьякам в столицу. Весьма примечательно, что приговор «великих государей» был оформлен приказными дельцами в виде указной грамоты, надписанной именем одного царя. Составлен этот документ мог быть в Разряде между 15 и 31 декабря того же года (документ № 8).[63]

Настоящим законодательным актом Михаил Федорович и Филарет фактически отменили собственное совместное постановление ноября 1627 г. в части непременного истребления любых книг Кирилла Транквиллиона Ставровецкого непосредственно в провинциальных городах на месте их обнаружения. Более того, его знаменитое Учительное Евангелие, похоже, перестало восприниматься московскими властями как некая «знаковая» публикация – символ развернутой ими кампании юридического преследования «литовской» православной книжности внутри страны. В посланной князю О. И. Щербатову указной грамоте они уже не делали никакого принципиального различия между сочинением Транквиллиона и острожским изданием «Маргарита» Златоуста. Очевидное смягчение откровенно конфронтационной позиции царя и первосвятителя по отношению к украинско-белорусским книгам не замедлило отразиться на характере смысловой «справы», которой судьи Государева Разряда подвергли текст документа накануне его отсылки рыльскому воеводе. Так, в исходной черновой редакции указной грамоты тому предлагалось оба отобранных у К. Савостьянова издания отправить в Москву только по опечатывании их своей личной печатью. Однако в окончательном «беловом» варианте приказного отпуска это весьма существенное условие переправки книг в столицу, вполне естественное при транспортировке любого «заповедного» товара, было опущено.[64]

Грамота, направленная из Разрядного приказа в Рыльск во второй половине декабря 1630 г., по не известной сегодня причине не оказала на воеводу необходимого воздействия: получив ее, князь О. И. Щербатов по-прежнему продолжал хранить издания, выданные местным кабацким головой, у себя в съезжей избе. Еще три года тому назад подобное поведение привело бы к его смещению с должности или, по меньшей мере, к весьма серьезному внушению со стороны правительства. Но в конце 1630 – начале 1631 г. неисполнение градоправителем предписания царского указа нисколько не обеспокоило столичных бюрократов. Казалось, что они сами потеряли всякий интерес к проводимой в стране конфискации памятников «литовской» кириллической книжности. Иначе трудно объяснить, почему повторную указную грамоту из Разряда с предписанием доставить изъятые издания в Москву рыльский воевода получил лишь почти пять месяцев спустя, 25 мая 1631 г. При этом ему не было выражено от имени самодержца даже формального неудовольствия за невыполнение предшествующего декабрьского указа.[65] Наконец, 21 июня того же года местный сын боярский Петр Воропонов привез конфискованные острожский «Маргарит» и рохмановское Учительное Евангелие вместе с отпиской князя Щербатова в Разрядный приказ.