— А почему ты сегодняшней отказал? — спрашивала Регина недовольно всякий раз, когда Корнев посылал несчастных обратно в «Мир репродукции». — Хорошая вроде, правильная, долго зачать не получается.

— Она не забеременеть хочет, а закрыть свои детские травмы. Разговор начала со слов "Я с пяти лет мечтала о ребеночке в животике". Вот будет готова к рождению, тогда и получится.

— Макар, бесишь! — Регина единственная, кому он позволял цыкать на себя. — По твоему мнению, и ВРТ[1] не нужны?

— Нужны, конечно. Ты не путай тех, у кого со здоровьем проблема, и тех, кто психологически не готов. Мне их самостоятельно осеменять, что ли, во имя повышения демографии?

Регине он отказать не мог. Её девушек всегда принимал, но зачастую хватало беглого осмотра, чтобы определиться — брать или не брать.

Макару не было жалко тех, кто рыдал у него на пороге. Они сами выбрали свой путь. Пусть проблемы в голове решают, а потом уже потомство плодят.

Только с последней, худощавой блондинкой, осечка вышла. Пришлось ощупать — в прямом смысле, — чтобы убедиться, что она полностью здорова. Затравлена только до невозможности. Всё, что может быть в организме человека зажато, у неё зажалось. Сплошной ком из расстройств.

С такими пациентками всё предельно понятно. Хотят родить, мечутся, думают только о своем зачатии, возвели его в культ. Каждый сантиметр тела проверили, куда им только не заглянули врачи-активисты. А организм в отказ идет. Организм лучше понимает, от кого ему беременеть.

Значит, нынешний партнер чем-то не устраивает. Значит, опасно с ним или некомфортно. Или ситуация жизненная не позволяет рожать. Или родственники давят, действуют на нервы.

Он этой Маргарите блоки выправил — так, во имя будущих свершений, — а оказалось, что зря. Сразу же нервы ударили по желудку. Видимо, она только из-за своих зажимов и держалась на ногах.

В камеру наружного наблюдения он видел, как ей становится плохо... и уже не смог отпустить...

Он добровольно согласился ей помогать. На постоянной основе. Даже поздней ночью — хотя вообще-то девять вечера был крайний срок для приема, — безвозмездно.

А, нет. Не безвозмездно. За недурственные котлеты с пюре.

В ней что-то было. Другое. Отличное от остальных.

Ему приносили удовольствие их встречи. Тоже неоднозначное удовольствие, со вкусом мазохизма. Потому что Макару Корневу было давно не пятнадцать лет (и даже не тридцать), и он знал, чем чревата привязанность. Не только в любовных отношениях, но и в лечении.

Врач должен быть отстранен от пациента.

Но потом она приехала к нему плакаться в жилетку. Он не знал, как ещё назвать её порыв. Глаза у Маргариты были на мокром месте. Взгляд судорожно метался, пальцы комкали край платья.

Ему бы её послать, выставить за дверь (пусть к другим мужикам жаловаться ходит)… а он…

Принципам своим изменил. Впустил в дом, накормил, даже выделил одну из вечно пустующих комнат.

Угу, он её поспать впустил, а она ночью удумала дверью входной хлопать. Что, решила обратно под крылышко к муженьку упорхнуть?

…Почему-то эта мысль вызывает в нем раздражение. Он выглядывает в окно, а там его гостья. Стоит, обнимая себя руками за плечи. Застыла мраморным изваянием посреди внутреннего двора. Замерла, как будто на космические волны настраивается. Волосы её распущенные, влажные, бьют по лицу, по щекам. А ей плевать.

Он с недовольством наблюдает за тем, как внезапная гостья хозяйничает в его дворе, как с узкого плечика спадает куртка, оголяя бретельку платья, и…

Ум за разум заходит.

Появляются совсем другие, запретные фантазии.

Закоченеет же, дурная. Застудится. Потом её лечить будут настоящие дяденьки-врачи, с толстыми шприцами и капельницами.