Бывало, кто-то начинал торговаться. Дедуля в ответ тоже торговался, но без особого желания. Он бы вообще не стал этого делать, если бы не был румыном. «А румын, – вздыхая, говорил Дедуля, – торговаться должен уметь и любить». А он – умел. Поэтому из схватки с ним редко кто выходил победителем. Ну, сами виноваты.

Когда возле нас останавливалось много людей, и каждый что-то покупал, Дедуля радовался хорошему дню, у него блестели глаза, и он трепал меня по затылку, а по дороге домой даже напевал:

Из края в край вперед иду,

Малой всегда со мно-ою,

Под вечер кров себе найду,

Малой всегда со мно-ою.

Подайте грошик нам, друзья,

Малой всегда со мно-ою.

Обедать, право, должен я,

И мой Малой со мно-ою.

Песню эту написал великий композитор, который был совсем-совсем глухой. Писал он, ясное дело, не про меня, а про какого-то сурка. Я не знал, чему больше удивляться: что глухой может писать песни, или что великому композитору приходилось попрошайничать.

Эту и многие другие необыкновенные истории мне рассказывал Дедуля, я обожал их слушать и, как мог, запоминал.

В один такой удачный день Дедуля, пересчитав вырученные деньги, сказал: «Ну что, Малой, пойдем-ка теперь отметим это дело в приличном заведении!» Я разволновался: вдруг окажется, что моя мама теперь работает именно в этом приличном заведении? Так мы впервые пошли в Таверну.

Мамы там не было. Заведение было набито людьми, они болтали на разные лады, ели и смеялись, и пахло там хорошо, по-домашнему. Хозяева очень тепло встретили Дедулю, поздоровались по-румынски и по очереди его обняли. Я даже решил поначалу, что они какие-нибудь наши родственники. Но Дедуля потом сказал, что они не родственники, а просто очень хорошие люди, и я страшно загордился от того, что ему рады такие хорошие люди.

У Хозяина Таверны волосы были длинные, почти до плеч, густые и вьющиеся. Черные, как уголь, а на висках с проседью. А глаза – голубые. Может, поэтому он мне сразу показался похожим на одного благородного короля из книжки, которую мне читала мама.

Рукопожатие у него было точно королевское: крепкое и ободряющее. Когда он улыбался, из его глаз как будто бы голубой свет шел, и по загорелому лицу разбегались добрые морщинки. Мне сразу захотелось тоже с ним дружить! Жаль, что посторонним доверять нельзя…

Хозяйка, его жена, была моложе, тоненькая, как девочка, смуглая, с длинными темными волосами и изящными ручками. И я подумал, что она тоже из одной знакомой мне сказки. Кажется, это была книжка про эльфов и таинственных лесных духов. И мне даже показалось, что она должна уметь летать. Или разбирать голоса деревьев, или ручьев. Я смутился. Очень она была красивая.

– Это Малой, внучок мой, – представил меня Дедуля. – Поживет со мной, пока дочка в отъезде. Неразговорчивый он, правда…

– Надо же, какой большущий, прямо великан! – Хозяйка меня приобняла, повела к столику, усадила и спросила, что я люблю. Пока я собирался с мыслями, Хозяин присел за наш столик с двумя кружками пива, для себя и для Дедули. Не дождавшись от меня ответа, Хозяйка сказала, что попробует угадать, и исчезла в кухне, откуда вернулась с тарелками всякой всячины. Пока я ел всю эту удивительно вкусную еду, Дедуля оживленно болтал с Хозяином. Чувствовалось, что на душе у него хорошо и тепло.

Я наелся от пуза и немного осоловел. Но Дедуля явно никуда не спешил, и я стал смотреть вокруг. Люди приходили и уходили, расхваливали еду, и для всех у Хозяйки находились и доброе слово, и улыбка. Я смотрел, как она проворно скользит от столика к столику, смеется шуткам посетителей, как подносит тонкую руку ко рту, когда чему-то удивляется. Рот у нее был тоже красивый: губы такие пухлые и яркие, как будто она только что вишен поела. И я подумал, что, наверное, все в нее влюбляются. От этого мне опять стало неловко, и я решил на нее поменьше глазеть. И стал смотреть на Хозяина.