Писания, в котором присутствовали ушедший от царя приближенный (ставший врагом), поход на город, пролитие крови и формула «мать городов».

Современный исследователь не может пройти мимо стремления митрополита Илариона – современника автора Древнейшего свода – сравнить княжение Владимира Святославича и Ярослава Владимировича с делами Давида и Соломона: «иже недоконьчаная твоя, наконьча, якы Соломонъ Давыдова»[22]. На зависимость ряда летописных сюжетов, в которых присутствует князь Владимир, от текста Библии историки уже давно обращают внимание и даже критики признают справедливость и плодотворность многих интерпретаций этой темы в эсхатологическом ключе[23].

И.Н. Данилевский пришел к выводу: «в Повести временных лет Владимир Святославич прямо или косвенно сравнивается (идентифицируется) с ветхозаветным Соломоном»[24]. Историк выявил ряд не только прямых текстуальных совпадений и буквальных повторов, но и текстологических параллелей. Однако, принимая во внимание модель, учитывающую возможность конструирования сообщений посредством синтеза новой информации с предшествующим знанием, обратимся к другому ряду сюжетов летописи, где возможна не столько сюжетная параллель с Библией, сколько включение значимых для летописца примеров и символов Священного Писания в конструируемый летописный текст.

Конечно, для древнерусского книжника самым значительным событием в современной для него истории было принятие христианства и отказ от поклонения языческим богам. Если вчитаться в культовые сюжеты летописи, то можно отметить, что язычество автор связывал с идолами, с кумирами богов. После победы князя Владимира над ятвагами он «иде Киеву и творяше требу кумиромъ». Именно о кумирах варяг-христианин – отец выбранного для принесения в жертву юноши крикнул пришедшим его забрать представителям киевской общины: «Не суть то бози, но древо; днесь есть, а утро изъгнееть; не ядять бо, ни пьють, ни молвять, но суть делани руками в древе»[25].

Победу христианства летописец связывает именно с ниспровержением идолов. Он рассказал, что вернувшийся в Киев после принятия христианства Владимир «повеле кумиры испроврещи, овы исещи, а другая огневи предати. Перуна же повеле привязати коневи къ хвосту и влещи с горы по Боричеву на Ручай… Се же не яко древу чующу, но на поруганье бесу, иже прелщаше симъ образом человекы, да возмедье прииметь от человекъ». Крестив киевлян, князь приказал «рубити церкви и поставляти по местомъ, иде же стояху кумири. И постави церковь святаго Василья на холме, идеже стояше кумиръ Перунъ и прочий, иде же творяху потребы князь и людье»[26].

Итак, в представлении летописца кумиры – это символы язычества. Именно символы, их уничтожение знаменует собой победу над язычеством, о чем в Библии пророчествовал Товит: «И все народы обратятся и будут истинно благоговеть пред Господом Богом и ниспровергнут идолов своих; и все народы будут благословлять Господа»[27]. В древнерусской летописи, как и вообще в средневековых христианских текстах, язычество было противопоставлено христианству. Например, в письменных памятниках Каролингской эпохи, по замечанию Дж. Пелмера, язычество и христианство всегда было представлено в «категории различия». Этот прием использовался для усиления положительной перспективы христианства[28].

Древнерусский книжник кратко описал только одного языческого кумира, сообщая, что князь Владимир поставил в Киеве «Перуна древяна, а главу его сребрену, а усъ златъ»[29]. Почему летописец остановился именно на этих трех составляющих киевского идола? В Новом Завете есть несколько мест, где имеются указания на языческие идолы и даже на материал, из которых они могли быть сделаны. Например, в Деяниях апостолов читаем: «Итак, мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого»