– Что ты несешь? Ты больной, Люка. Больны и все те, кто хоть сколько-нибудь похож на тебя, – сказал я и почему-то засомневался в правильности своей мысли, но все равно продолжил. – И я искренне надеюсь, что жизнь покажет тебе, какую ошибку ты сегодня совершил. Прощай, Люка-братишка.

На этих словах я неуверенно встал с кресла, в которое до начала нашего разговора Люка, похлопав меня по плечу, любезно предложил мне сесть, и пошел в комнату к младенцу, чтобы попрощаться. И только тогда я впервые ясно увидел ту совершенно не понимающую своего положения девушку, что лишь на бумаге была женой моего брата, а в мыслях же – обычной легкомысленной восемнадцатилетней девочкой. Но я не могу больше ничего о ней сказать. Разве только… Эм-м… Мне тогда было очень жаль ее.

Да и как бы все это ни было, эта история и не о ней, и не обо мне. Эта история об Аморетте, которая родилась сегодня в этой семье и над которой все так же нависало размытое темное пятно. О прекрасной Аморетте, которая еще не знала ни о чем.

Да-с, вот так! И, казалось бы, все. Утомительный и, вероятно, нелепый для стороннего наблюдателя спор окончен, обстановка в месте, где будет расти наш будущий суицидник, хоть сколько-нибудь стала ясна, а начало пути нашей главной героини – обозначено. Но я почему-то не могу закончить эту главу. Хм… Почему же?

А!

«Да пошел он нахуй!» – вот, что сказал маленький Люка-бизнесмен с расплывшимся лицом, когда я покинул его дом, выполненный, как и все остальные дома поселения Грандкунд, в стиле фахверк, но отгороженный от других домов высоким забором из крупного булыжника, плотно поросшего плющом.

Вторая глава

Исход

А сейчас самое время, чтобы вернуться к истокам.

Гейси, Дамер, Риджуэй, Банди, Чикатило, Педро Алонсо Лопес.

Ита-а-ак…

Аморетта, да? Вспомнить только! Ей от силы-то было всего пару дней, когда я, все еще отходивший от разговора с ее отцом, решил навсегда отказаться от человеческого общества и самостоятельно поселить себя в одиночную камеру с видом на бескрайний грандкундовский лес. Да-да-да…

А что я мог поделать? Ведь и до спора с Люкой у меня в этом мире уже почти никого и не осталось. Ни когда-то родных мне по духу «дружков-наркоманов» (художников, музыкантов и писателей, не познавших силу систематического образования, способного зажать мозг в тиски