– Риш…

– Не трогать! – хайнес отдёрнул локоть и подался вперёд, приближаясь к лицу Ранхаша. – Можешь попрощаться со своей Майяри. Ни один жрец в Салее не осмелится связать вас узами брака.

Отпрянув, Узээриш, покачиваясь, обогнул харена и, пройдя ещё пару шагов, скрылся за дверью.

Шерех проводил его обеспокоенным взглядом и утешающе похлопал Ранхаша по плечу.

– Не обижайся. Сердце болит у мальчишки. Позже отойдёт.

Обижаться Ранхаш точно не думал, но слова хайнеса запомнил, впрочем, не придав им особого значения: даже если боги не захотят назвать Майяри его женой, он сам назовёт её супругой.

– Здесь? – он кивнул на дверь, за которой располагалась госпожа Лийриша, и, дождавшись кивка, в одиночку зашёл внутрь.

– Эй, Шерех, – домоправитель Фоший пихнул патриарха рода Вотый в бок, – ты уверен, что отойдёт? Наследник-то упрямством своим ох как известен.

– И мы, Вотые, упрямы, – рассеяно отозвался Шерех.

Он, как и правнук, о горячих словах Узээриша и не размышлял. На мальчишку столько всего свалилось. Немудрено, что и нервы шалят, и виноватого найти хочется, а тут ещё и совиные инстинкты… Оборотень покачал головой, представляя, каково сейчас Ришу: и мачеха, и тётка, и отец. Сестричка раненая. Маленькая шестилетняя девочка! С ума сойти недолго.

– Занять его надо. Чтоб в себя пришёл. В городе-то мы сейчас и сами приберёмся, но это неделя, а дальше-то он уже сам должен, – Шерех задумчиво пошкрябал щетинистый подбородок. – Притащи с чердака гостевое гнездо.

– Зачем? – удивился Фоший. – Хайрени туда сейчас нельзя. Её вообще двигать нельзя. А…

– Гнездо. Принеси, – Шерех исподлобья уставился на друга, и тот, пожав плечами, похромал исполнять приказ.

Риш прошёл в спальню и медленно, малоосмысленно осмотрелся. Тусклый свет. Широкая постель, на которой под толстым одеялом спал напоенный успокаивающим зельем братишка. Небольшая кроватка с решетчатыми высокими бортиками, в которой лежала сестричка. И сиделка. Крепкий оборотень. Шерех, зная по Иерхариду, в какое беспамятство могут приходить совы от беспокойства за детей, женщину оставлять не рискнул. Иерхарид в таком состоянии не различал ни самцов, ни самок, ни комнатных растений и даже себя в зеркале не узнавал.

Опустившись рядом с постелькой сестры на корточки, Узээриш уткнулся носом между прутьями бортика и вдохнул сладкий детский аромат тонких волос, сейчас пропитанных горечью лекарств. Малышка спала. Личико её было спокойно, бровки не хмурились от боли, но Риш помнил, что под тёплой рубашечкой и одеялом нежное тело Иии опоясывает плотная повязка. Пару часов назад он в отчаянии мерил комнату шагами, укачивая на руках хнычущую от боли сестрёнку, пока бессердечный лекарь не счёл, что прошло достаточно времени, чтобы без вреда дать ребёнку очередную дозу обезболивающего.

Отстранившись от кроватки, Риш замер, уставившись на сиделку. Тот ответил спокойным ровным взглядом.

– Господину угодно, чтобы я ушёл?

Помолчав почти минуту, Узээриш с трудом ответил:

– Нет.

Присутствие незнакомца его злило, но он боялся, что не сможет защитить брата и сестру в одиночку.

Неприятное, сколькое чувство уязвимости и бессилия.

Осторожно опустившись на постель, Риш обернулся вокруг брата и замер, прислушиваясь к тихому внутреннему уханью совы. Истерзанный зверь радовался присутствию птенцов.

Дверь не скрипнула, но Риш мгновенно вскинулся и неподвижным взглядом уставился на вход. Там замер домоправитель семьи Вотый, господин Фоший.

– Простите, господин, мы ненадолго, просто…

– Вон, – жутковато прошипел хайнес.

– Сейчас, – оборотень покладисто улыбнулся и посторонился, пропуская внутрь парочку лакеев, тащивших большое, им по плечи, гнездо.