Жажда представительствовать, поза, эти характерные внешние черты абсолютизма, являются – что вполне понятно после всего вышесказанного – также отличительными чертами общей культуры века.

Абсолютизм – грандиозная и единственная в своем роде обстановочная пьеса, и потому каждый, кто в ней участвует, обязан позировать и представительствовать. Кто этого не делал, сбивался с роли эпохи. А кто соблюдал эту роль, тот постоянно позировал и постоянно репетировал роль, или выпавшую на его долю, или же присвоенную себе. Кто позирует, тот должен уметь и контролировать себя.

Вот почему во всех дворцах аристократии, а также в домах бюргерства все стены покрыты зеркалами. Везде и всюду зеркало – главный предмет обихода. Люди к тому же хотели быть зрителями собственной позы, хотели иметь возможность аплодировать себе, и потому все только и делали, что со всех сторон рассматривали себя. Даже наверху, под балдахином постели, помещалось зеркало – люди мечтали заснуть в той позе, в которой хотелось быть застигнутыми любопытным оком, иметь даже в момент полного самозабвения возможность принять более стильную позу. Даже проявление духа часто не более как своего рода сооружение зеркала. Письма, которые писались друзьям – а тогда все писали письма, – не более как зеркала. В них человек придавал себе такую позу, в которой ему хотелось быть увиденным другими. Тогдашние письма не простые уведомления, как наши современные. Они – зафиксированные туалетные фокусы ума.

Своего рода зеркалами были и многие тысячи мемуаров той эпохи. Они отражают историческую позу, в которой человек хочет дожить до потомства. Каждый, кто занимает положение, кто обладает умом, хочет создать особую позу и обессмертить ее. Вот почему эпоха абсолютизма была вместе с тем классическим веком литературы мемуаров, и богатства этой последней и поныне еще не изучены.

С обстановочной пьесой, с позой не вяжется интимность, так как стать предметом лицезрения – высшее желание всех. Интимность поэтому исключена из жизни, и все поведение становится единым официальным актом, вся жизнь от рождения и до смерти и даже в ее священнейшие моменты. Ибо и в сфере чувств царят поза и представительство. Каждый живет, таким образом, в миниатюре жизнью абсолютного государя. Дама совершает свой интимнейший туалет в присутствии друзей и посетителей не потому, что ей некогда и она поэтому на этот раз вынуждена игнорировать стыдливость, а потому, что она имеет внимательных зрителей и может принять самые деликатные позы. Кокетливая проститутка высоко поднимает на улице юбки и приводит в порядок подвязку не из страха ее потерять, а в уверенности, что она на минуту будет стоять в центре внимания. И эпоха выработала сотни разнообразных поводов и вариаций поз – мы об этом еще будем иметь случай говорить.

Мода века – тоже единственное в своем роде грандиозное средство позировать, принять в глазах публики совершенно индивидуальную позу; даже самые смелые приемы не пугают никого – об этом мы также поговорим ниже. И то же самое применимо ко всему моральному поведению. Мужчина способен на геройство, только когда на него смотрят. Говорят лишь тогда, когда можно рассчитывать быть услышанным, и именно для того, чтобы быть услышанным. По той же причине эпоха ставит выше всего остроумие. Остро́та сразу бьет в глаза, и, чтобы ее воспринять, слушатель не нуждается в предварительной подготовке. Часто и художественные произведения не более как острота, сжатое pointe (игра слов) или коротенький анекдот.

Где нет интимности, нет и тайны. И в самом деле, нет больше тайн ни в своей, ни в чужой жизни. Все трубят во все трубы о своих горестях и радостях. Нет больше ни интимных страданий, ни интимного счастья. Всякий был свидетелем чужой жизни, а до известной степени и участником в ней. Каждый спешит покаяться в своих грехах. Сокровеннейшие тайны сообщаются другу или подруге. Горе женщине, после смерти которой узнают, что у нее был тайный любовник, о существовании которого никто не догадывался. Гёте сообщает: «Нельзя было говорить или писать без того, чтобы не быть убежденным, что это делается не для одного, а для многих. Собственное и чужое сердце становилось предметом выслеживания». Эпоха не знала ничего более пикантного, как застигнуть кого-нибудь в самый интересный момент: красавицу в пикантной позе, влюбленную парочку в минуту, когда она обменивается первым поцелуем, жениха, тайком от невесты заводящего шашни с камеристкой, неверную жену, украдкой выходящую из комнаты гостя, и т. д. Останавливаемся на этих примерах потому, что они входят в предмет нашего специального исследования, и потому, что в каждой главе встречается ряд соответствующих иллюстраций. Все напрягают свои силы, все готовы служить этому делу.