Правда, случалось иногда, что ребята постарше его и на руках переносили. То-то ему было не по себе. Уши прижмёт чуть ли не к затылку. На воду, бегущею, косится в ужасе. И лапами по воздуху судорожно перебирает, будто плывёт.

Добрая, верная собака, нас не покидавшая с первых своих щенячьих дней.

Помню, мы ещё только приехали в Нижнеудинск, как, подрыв нору, под нашим домом ощенилась рыжая бездомная Джульба. Мы поначалу склонялись оставить себе другого щенка – Белоножку, а Барсика уже было пристроили. Но когда нам его почему-то возвратили, он явил такую бездну отваги и обаяния, что мы всё-таки остановили свой выбор на нём.

Жил он перед домом в конуре и обыкновенно сидел на цепи. И лишь зимой переселялся в прихожую. Ну, а когда термометр вовсе зашкаливал, то и на кухню. Впрочем, во всякое время года Барс имел свои прогулочные часы, когда его спускали с цепи, и он бегал по ближайшей окрестности.

Однажды летом, когда я околачивался возле ДК, ко мне подошли знакомые ребята и сказали, что в мою собаку стреляли проходившие через городок собачники. Я бросился домой. Барс лежал в большой комнате под кроватью и жалобно скулил. Левый глаз его был изувечен выстрелом…

Как прошла пуля, неизвестно. Должно быть, что-то и в пасти у несчастной собаки повредила. Потому как долгое время Барс даже не прикасался к еде. Потом начал – с манной каши. И постепенно, постепенно оживал. И глаз у него поджил. И красота былая возвратилась. А в зимнюю пору по-прежнему таскал меня по раскатанной лыжне да так быстро, что держись!

Но как мы не любили своего пса, а когда пришло время покинуть Нижнеудинск, передали его, что называется, в хорошие руки и простились, ибо на новом месте не было у нас ни угла своего, ни двора.

Сразу после демобилизации, когда отца в чине майора уволили в запас, мы переехали в Гомель, и счастливое детство моё кончилось. Теперь не было ни природы, ни товарищей, ни любимой секции. Только унылая, серая, слякотная зима и скучное городское лето. А весна и осень из календаря вовсе выпали – ну совершенно никчемное пустопорожнее время. Вот почему я очень и очень сочувствую детям, выросшим в городе и не знающим, что за прелесть для подростка жить в непосредственной близости от леса и реки, неба и солнца.

Сунулся было в гомельский Дворец спорта. Не берут. Нужны выдающиеся данные и результаты. В школе тоже никаких спортивных секций. Ладно, хоть к соревнованиям привлекался за сборную школы. В Нижнеудинске ведь был я чемпионом городка по настольному теннису, первый юношеский разряд имел, а по лыжам дважды выигрывал первенство школы. Да и прочие виды были у меня на высоте. Но тут весь мой спорт разом пресёкся. Господь оборвал. Оно и хорошо. Вовремя. Что для мальчишки было и полезно, и впору, для юноши стало бы во вред. Наступало время умственного развития и духовных интересов.

Недорогую комнату 12 квадратных метров нам уже заблаговременно подыскали наши родственники в залинейном районе на улице Сталина, на которой и сами проживали. И зачастили мы к ним в гости. Хотя более полусотни частных домов, нас разделявших, – дистанция приличная, особенно для припозднившихся пешеходов. И всякий раз, когда мы направлялись к тёте Мане, сестре отца, я с нетерпением следил за медленной чередой номерных табличек – скоро ли придём?

Жила она вместе с мужем – дядей Абой, и четырьмя детьми: двумя девочками – Мусей и Женей, и двумя мальчиками – Эдиком и Валиком, но не в частном доме, а в двухэтажном государственном, хотя и тоже деревянном. Там у них имелась одна большая комната-кухня.