Увы, это был действительно я и никто другой. Но, перепугавшись, решил соврать:

– Нет, – говорю, – это Сашка.

– Что ж ты друга предаёшь, – укоризненно покачал головой сидящий на обломке известняка мужчина, – нехорошо это.

Никого я, на самом деле, не предал. Ибо кроме их и меня тут никого не было. Соврал я. Но само ощущение, что меня, пусть и несправедливо, заподозрили в предательстве, было настолько неприятным, что с этой поры и притворяться доносчиком я более не пробовал.

Что называется, урок на всю жизнь, преподнесённый самой жизнью. И даже не жизнью, а Тем, Кто её творит. Ведь не ради пустого словца сказано: «один у вас Учитель – Христос, все же вы – братья».

И уроки Его преподаются нам не за партой, не в виде унылой и скучной дидактики, но с младенчества и всюду, и везде, ибо знает Господь избранных Своих и блюдёт их, и наставляет ещё до нашего обращения к Нему, ещё до нашей веры.

«Избранные» – вроде бы с претензией сказано? Только ведь каждому доступно стать таковым. Уверуй, и ты уже – избранный. Уверуй, и вскоре с изумлением обнаружишь, что с первых дней твоих пасёт тебя самый бдительный, самый заботливый Пастырь, а наставляет самый мудрый, самый великий Учитель.

Летом, даже из Сибири, наша семья обязательно наведывалась под Москву в Александров, где проживала мамина родня.

И до чего же там было хорошо!

Ещё только идём от станции, ещё только переезд переходим, а ноги так и несут, так и хочется побежать – скорее, скорее: и мимо свежевыкрашенного красивого, обширного дома, принадлежавшего цыганскому борону, и мимо садовой изгороди Буровых, наших соседей, и мимо серого с глиняными оплывшими краями пруда.

И каждая тропинка – родная, и каждый подъём – знаком, и каждый спуск – в радость. Бежишь, обогнав и маму, и папу. И брата за спиной оставляешь, и сестру. Они-то все с вещами, а ты – налегке.

Скорей, скорей!

Приподняв потайную дощечку, просовываю руку, чтобы повернуть щеколду – и через калитку во двор, и через двор – к заплясавшей под ногами, ласкающейся Найде, и, погладив её, – на крыльцо, и – в сени. И вот они милые, добрые, улыбающиеся лица. И счастье, и восторг! В этом ощущении, должно быть, и заключается вся полнота одного из самых великих и высоких чувств – чувства родины?

А иначе и говорить не о чем!

И не только для меня каждая встреча с Александровом была самой большой радостью, но и для сестры, для брата – для всей семьи. Столько тут было общего веселья, шумных свадеб и застолий, тёплых, ласковых вечеров и солнечных дней с выходами на озеро и гуляниями в Ликоуше, особенно в самый любимый местный праздник, приходящийся на первое августовское воскресение – «День железнодорожника»!

А одноэтажный барачного вида тогдашний Александровский кинотеатр как мил, как дорог уже тем, что в его узкой, вытянутой, душной темноте я впервые увидел «Белоснежку и семерых гномов» Уолта Диснея. То-то радость была, то-то чудо! А парк с качелями-лодками, взлетавшими так весело, так высоко и со скрежетом тормозившими своим тяжёлым металлическим днищем о приподнимавшуюся над помостом доску, когда оплаченное время заканчивалось.

Ну, а под вечер, в первых сумерках катание на велосипедах по бетонному шоссе, проходившему по 3-й Ликоуше. Ровненько да гладенько, да за поворотом по спуску – с ветерком. Тоже ведь – блаженство!

Вот и получается, и выходит, что этот небольшой, затёртый, как старинная монета, русский город с бабушкиным домом и садом – одно из самых благословенных мест моего детства и юности.

Полагаю, что неслучайно именно в Александрове на двенадцатом году приключилось со мной такое. Или погода не задалась, или отстал я от весёлой да шумной компании своих родственников, только вдруг ни с того ни с сего беру ученическую тетрадку в 12 листов, карандаш; запираюсь в боковушке и пишу за стихотворением стихотворение… И самым первым было: