Она смотрела в серый потолок и все что она слышала, было только биение ее сердца. Потолок странно дрожал, словно некачественная визуальная связь в экране устаревшего коммутатора. Встроенные тонкие и длинные люминофоровые элементы, излучающие мягкий свет, не кидающий тени от предметов и людей, резко в одно мгновение могли поменять свое расположение или вовсе плыть в поле зрения, продолжая дрожать. И было просто ясно, что дело совсем не в потолке и светящихся предметах на нем, а в рассеянности зрения и неясном сознании.

Лежала она на металлической кушетке, без какого либо смягчающего материала под ней, прямо на холодной, прогнутой под весом ее тела поверхности, покрытой старой облупившейся белой краской. Ее руки и ноги были привязаны к бортикам кушетки, а по щекам текли слезы. Ее тело время от времени содрогалось от судорог, боли, стыда и отчаяния. Она была раздавлена и сломлена. Физически и морально она чувствовала пустоту и все чего она хотела сейчас, была лишь смерть. Она хотела умереть, чтобы закончился весь ужас, постигший ее. Чтобы исчезли все пытки и унижения, которым подвергли ее люди, люди которых она не видела сейчас, но знала, что они рядом. Она чувствовала их присутствие, чувствовала дыхания их ртов, их запахи.

Несколько минут назад, а может часов или дней, теперь определить было сложно, эти люди на ее глазах, с улыбками на лицах, жестоко перерезали горло ее младшему брату, забили до смерти ее отца, изнасиловали и убили мать, потом насиловали и избивали ее саму.

Она не знала, какой сейчас день, не знала, какое время суток, она уже вообще, что-либо смутно понимала, в ее груди была лишь боль, а в голове отчаяние, туман и пустота. Человек в белом халате периодически между сериями пыток и издевательств подходил к ней, наклонялся. Он долго сидел рядом, может даже что-то говорил ей, она не слышала слов, а потом у него появлялся инъектор. Он приставлял его стерильной насадкой к внутренней стороне локтевого сгиба ее руки и инструмент, распознав вену, прокалывал иглой кожу, вводил в ее тело бесцветную жидкость. Потом, что-то бормотал себе под нос и уходил.

Когда она могла поднять голову, когда у нее еще были на это силы, она смотрела на свою руку, и видела в местах инъекций огромную лиловую гематому, усеянную точками следов от инъектора. Становилось понятно, что вливание в ее тело каких-то препаратов происходит давно и с постоянной периодичностью, вот только она не могла понять, зачем и почему они это с ней делают.

Наверное, раньше она даже задумывалась над этим. В перерывах между инъекциями, от которых лампы на потолке начинали прыгать, трястись и плавать, между посещениями ее насильниками и садистами, когда она готова была сделать все, лишь бы только умереть, она думала еще над тем, кто она, почему она тут и что вообще с ней происходит.

Но это было немного раньше. Или давно…

Теперь она уже не думала, но знала, что все это ее исключительно добровольное желание.

Но как она могла согласиться на такое? Ведь они убили, жестоко убили всю ее семью. Это она помнила. Этого она не забудет? А может наоборот лучше забыть? Как дальше жить, помня о таком? А этот человек в белом халате с теплой и доброй улыбкой, словно предлагает ей единственный правильный выход. По-другому только смерть.

Голова лежала правой щекой на подушке, мокрой от ее слюны и слез, она изредка, медленно моргала, с трудом сглатывала и с ужасом наблюдала мутными глазами за металлической дверью с маленьким окошком.

Вот она открылась, и в нее вошел человек в белом. Он подходит к ней, без всяких усилий берет ее руку, она не в силах сопротивляться, нащупывает вену, чуть выше локтевого сгиба и делает инъекцию. Пробует ладонью лоб, оттягивает веко, смотрит реакцию зрачка на свет, потом улыбаясь, гладит по взъерошенной голове и выходит. Но через минуту дверь снова открывается, и в комнату входят двое мужчин. Они переглядываются, смеются, подходят ближе. Один накланяется прямо над ее лицом и кричит что-то оскорбительное, потом бьет ногой по борту кушетки и та переворачивается на бок как пушинка, под сильным ударом. Девушка привязана, она не падает, но беспомощно вытягивается на ремнях. Ремни сильно врезаются в кожу. Они начинают отвязывать ее, держа за волосы, откинув голову назад, срывают с нее больничную накидку. Она уже практически не чувствует боль, но слышит их голоса – и это хуже боли. Она знает, что они снова будут делать с ней, но она не может сопротивляться, в ее крови слишком много чего-то постороннего и она не может даже закричать. Она только слабо стонет, надеясь на, то, что они все-таки в этот раз перестараются и нечаянно убьют ее.