– Что за рёв?! – женщина постарше возмутилась. – Не кабачных шлюх встречаете! – она занесла испачканный землёй кулак над столом, и раздался гулкий стук. Гогот стих.

– А ты чего ждала, Тома? – с украденного из какой-то усадьбы стула поднялся некто лысый, но с лохматыми усами. – Небось барская-то фифочка, а? – последовала новая волна общественной реакции после неоднозначного жеста говорящего.

– Заткнул бы ты свой рот, Толик, – Тамара смерила хмыкнувшего Анатолия недовольным взглядом. – Она теперь со мной, – молодая девушка молча пряталась за натянутой спиной Тамары. – Назовись.

– Катерина, – юная дворянка почти шептала, со страхом озираясь по сторонам.

– Дамочке надоело бездельничать и тиранить простой люд? – выкрикнул с края интересной внешности человек: его лицо украшал шрам, проходящий через всю правую щеку, нос, определённо не впервые, был разбит, а волосы – седые, хотя мужчине было от силы сорок лет. Звали его Тихон.

– Бу! – Катерина взвизгнула от неожиданного выкрика и последовавшего за ним щипка за бока. То сделал стоящий у двери рабочий с выбитыми верхними зубами.

– Я с вами разбираться не стану, вы меня знаете! – из широкого кармана Тамара вытащила пистолет и, сняв его с предохранителя, навела на напугавшего дворянку рабочего. Он капитулирующе поднял руки вверх.

– Тома, что за шутки! – всё тот же рабочий в страхе быть умерщвлённым продолжил: – Мы боремся с угнетателями крестьян и пролетариев, а ты этих крыс из ихнего логова к нам тащишь?!

– Мы боремся с тиранами, а не с беззащитными девками, – женщина опустила оружие. – Ещё раз, Антип, и я выстрелю. Если ещё хоть кто-то решит нарушить дисциплину, то получит пулю в лоб. Ясно? – она обвела взглядом остолбеневших людей.

Глухую тишину Тамара приняла как положительный ответ. Убедившись в том, что все её внимательно слушают, она, опёршись о серую стену, заклеенную газетами с последними новостями, с энтузиазмом заговорила:

– Что ж, коли разобрались, начнём. Неделю назад произошла опала группы Коломенского…

– Тома, Гришки нет, – заметил один из мужчин.

– Зарезали твоего Гришку. Как собаку, – раздражённо процедила Тамара. – А будешь перебивать… – она сощурилась и продолжила: – Про Коломенского. Так, товарищи, и до нас недалеко, – она отстранилась от опоры, прошла прямиком к столу и села за него лицом к публике. – Необходима демонстрация… Тихон, что у тебя в Ёрге?

Пока крестьянин, посматривая на скрестившую руки блондинку сзади, читал что-то вроде доклада о своей деревне, готовящей бунт против помещика Игнатьева, дверь вновь отворилась. Вошёл весьма, без преувеличения, приятной наружности уже не слишком молодой мужчина. Он докурил дешёвую сигарету и стряхнул пепел на порог. Распрощавшись с ещё дымящимся маленьким свёртком с табаком, он облокотился о дверной косяк и, задорно улыбаясь, почесал гладкий подбородок, а затем скрестил сильные руки. С усмешкой он спросил:

– Без меня строите заговор?

В нём не было ничего выделяющегося, кроме красивых тёмно-карих глаз: усы и причёска по моде, скулистые щёки, немного смуглая кожа. Не имелось на его лице и шрамов или рубцов от оспы, которой он, судя по всему, никогда не болел. Однако было в его внешности что-то демоническое и невероятно притягательное для прекрасного пола.

– Ты опоздал, Боря, – исподлобья произнесла Тамара, недовольно оглядывая снизу вверх Бориса, примечая его грязную обувь и неаккуратно, наспех, заправленную рубашку.

Воспитанием пасынка и падчерицы Агафья Мирославовна занималась мало. Вместо этого она регулярно приводила любовников в квартиру. Денег она, в то же время, требовала больше и больше. Все свои Степан Евдокимович отдавал ей. Чтобы прокормить себя, Борис и Тамара тоже были вынуждены пойти на завод. Мальчика взяли сразу, но у Тамары возникли неполадки, вскоре разрешившиеся. Чтению Борис выучился только в четырнадцать лет по требованию хозяина фабрики. Для девочек это требование не было обязательным, но Тамара слёзно упрашивала брата обучить грамоте и её, чтобы понимать газеты и записывать стихотворения бывших ссыльных, к которым она скоро пристрастилась по совету Мартына. Тамара хорошо помнила, как она, двенадцатилетняя, после восьмичасовой смены (смена взрослого – на три часа дольше) в обморочном состоянии валилась с ног и всё равно бралась за книгу. Почти то же делал Борис (брат читал меньше), но сейчас он редко вспоминал о прошлом – настоящее заботило его значительно сильнее.