Не то было по городам, которыми владели князья. Облагая пошлинами напитки, заводя свои княжеские корчмы и преследуя вольное корчемство, князья вызвали этим появление тайных корчем. Звание корчемника унижалось, делалось преступным. В Паисиевском сборнике XIV века в исчислении запрещенных занятий, за которые отлучают от Церкви, рядом с чародеями и наузотворцами упоминается и корчемник (корчъмитъ). В Никоновской летописи под 1399 годом говорится про Михаила Александровича Тверского: «Во дни убо княженiя его разбойницы и тати и ябедники изчезоша, и мытари и корчемники (в княжеских корчмах), и торговыя злыя тамги истребишась». Кирилл Белозерский около 1408–1413 годов писал можайскому князю Андрею Дмитриевичу: «И ты, господине, внимай себе, чтобы корчмы (княжеской) в твоей отчине не было, занеже, господине, то велика пагуба душам, крестьяне ся, господине, пропивают, а души гибнуть». По словам Иоасафа Барбаро (1436), при Иване III право приготовлять питья принадлежало уже казне: «Он (Иван III) издал указ, воспрещающий кому бы то ни было варить мед и пиво и употреблять хмель». То же подтверждает Амвросий Контарини (1474–1477): «Напиток этот (мед с хмелем) очень не дурен, в особенности когда он стар. Впрочем, великий князь не всем позволяет варить его». Он же упоминает о существовании в Москве корчем, в которых ели и пили: «poi ridursi nelle taverne á mangiare et bere, et passata la detta hora, non si puo haver da lor servitio alcuno». Алберт Кампензе (1523) прибавляет, что жителям Москвы разрешалось употреблять напитки только по праздникам: «Эта народная слабость (пьянство) принудила государя их запретить навсегда, под опасением строжайшего взыскания, употребление пива и другого рода хмельных напитков, исключая одни только праздничные дни. Повеление сие, несмотря на всю тягость оного, исполняется москвитянами, как и все прочие, с необычайною покорностию». Герберштейн (1517, 1526) оставил известие, что еще Василий Иванович построил для своих слуг за Москвой-рекой какой-то дом или слободу, названные Наливками (теперешнее урочище у Спаса на Наливках), и позволил им пить там пиво и мед, запрещенные остальным жителям города: «Porro non procul a civitate domunculae quaedam apparent, et trans fluvium villae, ubi non multis retroactis annis, Basilius princeps satellitibus suis novam Nali civitatem (quod eorum lingua infunde sonat) exaedificavit, propterea quod cum aliis Ruthenis medonem et cerevisiam bibere, exceptis paucis diebus in anno, prohibitum sit, iis solis bibendi potestas a Principe sit permissa. Atque earn ob rem ne caeteri illorum convictu corrumperentur, ab relinquorum consuetudine sunt sejuncti.» To же известие, с незначительными дополнениями, повторяется у Гваньино, Михалона, Олеария и Флетчера. Гваньино (1560) в своем описании Московии, переделывая Герберштейна, говорил: «Denique trans fluvium, Basilius, pater moderni principis, pro satellitibus suis, caeterisque extraneis, Polonis videlicet, Germanis et Lithuanis (qui a natura Bacchum sequuntur) oppidum Nalevki dictum, quod cognomen ab in-fundentis poculis habet, extruxit. Illic vero omnibus extraneis militibus et advenis, satellitibusque principis, inebriandi vario potus genere facultas concessa est, quod Moscovitis gravi sub poena prohibetur». Место то читается несколько иначе в старинном русском переводе Гваньини: «Есть же в нем (в городе Москве) домов 41 500; к тому ж еще за рекою великий князь Василий, отец царя Иоана, ради Сепачов (?) своих, сиречь поплечников (?) инных людей общих (popleczników – сторонников) слободку, называемую Наливайки, создал». Литвин Михалон (1550) также слышал, что Иван III обратил свой народ к трезвости, запретив везде питейные дома: «Redacto populo ad sobrietatem cauponisque ubique interdictis». «Василий,– продолжал он,– увеличил свою столицу Москву, построив в нее слободу Налевки (Nalewki) руками наших наемных солдат и дав ей это имя в укор нашему племени (иностранцам), склонному к пьянству, от слова