Ну, хотя бы взять, к примеру, нашу Великую Октябрьскую, – Пафос! Это уже потом культ личности, застой… А Перестройка, с восходящей звездой Горбачёва? – Просто здорово! Это потом уже Развал: греча и рис по талонам! А вначале – надежды! И какие надежды!

Эх! Вначале всегда лучше!

Да! Теперь уже мысли о южных морях посещали ребят всё реже. Острова с пальмами на берегу… – всё это как-то потускнело, стало не таким ярким. И солнечные блики на водной глади лагуны… – они больше не играли в их воображении. – И в поле ходили они теперь не так охотно, как раньше, стараясь и говорить-то о своём плоте поменьше. Но ходить было нужно, а то как же!

И вот, в начале четвёртой недели, обуреваемые такими непростыми чувствами, вышли они в поле – надо ж было как-то завершать начатое, – и видят… Нет, они не были потрясены! Они даже не были сломлены увиденным! Они, скорее, почувствовали некоторое облегчение и усмотрели в этом поистине оригинальное, пожалуй, решение всех своих проблем. – Какой-то хозяйственный седой старик со своим напарником старательно укладывал на тачку последнее из оставшихся, уже распиленных, брёвен, – а с какими трудами эти брёвнышки они собирали! – … и затем медленно, часто останавливаясь и вытирая лоб платком, повёз его в посёлок, видимо, на дрова.

Бесславная затея? – скажете вы. А это как поглядеть! В истории Веньки с Борисом – пожалуй, да. А вот, если подобная история приключилась бы с целой страной? – Ну, тогда бы историки заявили в один голос, что история бесславной не бывает! – Это как поглядеть…

А потом события пошли своим чередом, правда, в несколько ином направлении. К вечеру следующего дня Боря и Вениамин уже пилили свои столбы на дрова, помогая дяде Алику в заготовке запасов на зиму, – приятель его, нашедший иссохшиеся телеграфные столбы в поле, невесть откуда и кем притащенные, уступил половину их по дружбе, – пилили молча, сосредоточенно, каждый о своем думая…

Итак, затея с плотом благополучно провалилась. А сколько было хлопот, сколько волнений, – и всё коту под хвост! По крайней мере, так друзьям тогда казалось.

Через много лет им уже так не покажется, – им будет о чём вспомнить, и вспомнить как о самых счастливых деньках своей юности! А ведь это здорово, когда хочется и есть о чём вспоминать! Эх, знали б тогда ребята, каким образом, через много-много лет, вспомнятся им мечты о таинственных кладах, о сокровищах… и во что превратится безрассудный и тем прекрасный жар юности?! Истинно говорят: если б юность умела, если б старость могла!

Тогда же, в те безмятежные и, по-настоящему, счастливые дни, они даже и предположить не могли, что это было всего лишь началом, и началом не таким уж и худым, – но всего лишь только началом тех странных и таинственных событий, участниками которых им придётся стать.

– … Ну что же вы делаете?! – пожилой горбоносый, интеллигентного вида человек, с портфелем в руке и с очками на самом кончике носа, – так и казалось, что они вот-вот свалятся! – сокрушённо качал головой, наблюдая как солдаты забрасывают глубоченную яму обломками досок, ржавыми кусками каких-то труб и прочим мусором, – … ведь эти доски сгниют же скоро, и асфальт просядет… а яма у самого дома выкопана, фундамент поведёт… а там… Думать же головой надо! Где ваше начальство?

А бульдозер, лихо развернувшись, начал задвигать в яму новую глыбу земли. За рычагами, пританцовывая и смоля «беломориной», попеременно перекладываемой из одного уголка рта в другой, стоял смуглый солдат (сиденье в кабине отсутствовало).

– Посторонись… поберегись, папаша, – крикнул он, весело скаля белые зубы, – вон, капитан наш идёт, с ним говори.