Пока Алкивиад, как доверенное лицо и посредник Тиссаферна, проводил эту антипелопоннесскую политику осенью и зимой 412—411 гг. до н. э. – отчасти во время стоянки пелопоннесского флота в Милете, отчасти после его перехода в Книд и на Родос – он одновременно вступил в переписку с афинскими командирами на Самосе. Его разрыв с пелопоннесцами, как и его номинальное положение на службе у Тиссаферна, были хорошо известны среди афинского войска. Его план заключался в том, чтобы добиться восстановления в правах и возвращения власти в родном городе, представив себя как человека, способного привлечь на сторону Афин помощь и союз Персии благодаря своему влиянию на сатрапа.

Однако его враждебность к демократии была настолько общеизвестна, что он отчаялся добиться возвращения, если только оно не будет связано с олигархическим переворотом. Более того, это не только удовлетворяло его жажду мести за прошлое, но и соответствовало его честолюбивым планам на будущее.

Поэтому он отправил тайное послание командирам и триерархам на Самосе (многие из которых, несомненно, были его личными друзьями), передавая привет «лучшим людям» в войске – такова была одна из расхожих фраз, по которой олигархи узнавали друг друга. Он дал понять, что страстно желает вернуться к ним как гражданин, приведя с собой Тиссаферна в качестве союзника. Но он соглашался на это только при условии установления олигархического правления, отказываясь когда-либо вновь ступить на землю ненавистной демократии, изгнавшей его.

Так возник первый зародень временного бедствия, едва не погубившего Афины, – правления Четырехсот. Инициатива исходила от того самого изгнанника, который уже нанес своей родине тяжелый удар, отправив Гилиппа в Сиракузы и лакедемонский гарнизон в Декелею. До этого момента никто на Самосе и не помышлял о перевороте, но как только идея была высказана, триерархи и богачи в войске ухватились за нее с жадностью.

Свергнуть демократию ради собственной выгоды и получить в награду персидские сокровища для продолжения войны против пелопоннесцев – это было везение, превосходившее их самые смелые надежды. В условиях истощения государственной казны Афин и потери дани с подчиненных городов, основное бремя военных расходов теперь ложилось на частных лиц, особенно на богатых. Теперь же они видели возможность избавиться от этого бремени и увеличить шансы на победу.

Окрыленные столь заманчивыми перспективами, делегация отправилась с Самоса на материк для личной встречи с Алкивиадом. Тот вновь заверил их, что приведет не только Тиссаферна, но и самого Великого царя в активный союз с Афинами – при условии свержения демократии, которой, как он утверждал, царь не мог доверять. Разумеется, он не забыл упомянуть и другую сторону альтернативы: в случае отказа персидская помощь будет целиком отдана пелопоннесцам, и тогда Афинам не останется никакой надежды на спасение.

Когда делегация вернулась с этими новыми заверениями, олигархи на Самосе собрались в еще большем числе и с удвоенным рвением, чтобы обсудить меры по свержению демократии. Они даже осмелились открыто говорить об этом проекте среди основной массы войска, которая восприняла его с отвращением, но была вынуждена молчать, услышав, что персидская казна откроется для них только при условии отказа от демократии.

Острая необходимость в иностранных деньгах для войны и угроза гибели, если персидские сокровища достанутся врагу, заставили даже самых преданных демократии афинян задуматься. Однако заговорщики-олигархи понимали, что настроение войска против них, что в лучшем случае они могут рассчитывать на неохотное согласие, и что переворот придется осуществлять своими силами.