Лисандр и послы горячо поблагодарили за эти великолепные обещания, которые вряд ли могли оказаться пустыми словами из уст такого пылкого юноши, как Кир. Их надежды, возбужденные его характером и заявленными намерениями, были настолько велики, что они осмелились попросить его восстановить ставку жалованья в одну полную аттическую драхму на человека для моряков – ставку, которую Тиссаферн обещал через своих послов в Спарте, когда впервые пригласил спартанцев за Эгейское море, и когда было сомнительно, придут ли они, но фактически выплачивал только в течение первого месяца, а затем сократил до половины драхмы, выдавая ее с жалкой нерегулярностью.

В качестве мотива для увеличения жалованья Киру заверили, что это вызовет массовое дезертирство афинских моряков, что ускорит окончание войны и, следовательно, сократит расходы. Но он отказался, заявив, что ставка жалованья была установлена как прямым приказом царя, так и условиями договора, и поэтому он не может ее изменить.[206] Лисандру пришлось с этим согласиться.

Послов приняли с почетом и устроили в их честь пир; после чего Кир, выпив за здоровье Лисандра, попросил его назвать, какую милость он мог бы оказать ему в наибольшей степени. «Увеличить жалованье морякам на один обол на человека», – ответил Лисандр. Кир немедленно согласился, поскольку сам поставил вопрос таким образом, что был лично обязан. Но ответ поразил его и вызвал восхищение, поскольку он ожидал, что Лисандр попросит какую-нибудь милость или подарок для себя, судя по аналогии с большинством персов, а также Астиохом и офицерами пелопоннесского войска в Милете, чья коррумпированная угодливость Тиссаферну, вероятно, была ему известна.

На фоне такой коррупции, а также презрительного безразличия Ферамена к условиям моряков,[207] поведение Лисандра выделялось резким и благородным контрастом.

Описанный эпизод не только обеспечил морякам пелопоннесского флота ежедневное жалованье в четыре обола вместо трех, но и завоевал для самого Лисандра такую степень уважения и доверия со стороны Кира, которую он хорошо умел обратить в свою пользу.

Я уже отмечал,[208] ссылаясь на Перикла и Никия, что установившаяся репутация личной неподкупности, редкая среди греческих ведущих политиков, была одним из самых ценных активов в капитале честолюбивого человека, даже если рассматривать ее только с точки зрения прочности его собственного влияния. Если доказательства такой бескорыстности имели большую ценность в глазах афинского народа, то еще сильнее они подействовали на Кира.

С его персидскими и княжескими представлениями о привлечении сторонников щедростью,[209] человек, презирающий подарки, был явлением, вызывавшим более высокое чувство удивления и уважения. С этого момента он не только доверял Лисандру в финансовых вопросах безоговорочно, но и советовался с ним относительно ведения войны, а даже снизошел до потакания его личным амбициям в ущерб этой цели.[210]

Вернувшись из Сард в Эфес после такого беспрецедентного успеха в переговорах с Киром, Лисандр смог не только полностью выплатить задолженность по жалованью флоту, но и авансировать его на месяц по увеличенной ставке в четыре обола на человека, пообещав и впредь такую же высокую ставку. В войске царили величайшее удовлетворение и уверенность.

Но корабли были в плохом состоянии, будучи поспешно и скупо собранными после недавнего поражения при Кизике. Поэтому Лисандр использовал свое нынешнее благополучие, чтобы привести их в лучший порядок, закупить более полное снаряжение и нанять отборные экипажи.[211]