Хотя Терамен, сам будучи одним из стратегов, назначенных Четырьмястами, вместе со своими сторонниками обвинял эту новую цитадель в измене, большинство Четырёхсот стояло на своём, и строительство быстро продвигалось под надзором стратега Алексикла, одного из самых ярых олигархов [83]. Таково было привычное повиновение афинян установленной власти, даже когда подозрения о её истинных целях были сильны, – и так велик был страх перед предполагаемыми Пятью тысячами невидимых сторонников, готовых поддержать Четырёхсот, – что народ и даже вооружённые гоплиты продолжали работать на строительстве. К моменту возвращения Антифонта и [стр. 65] Фриниха из Спарты цитадель, хоть и недостроенная, была уже пригодна для обороны. Они отправились туда, готовые сдать всё – не только флот, но и сам город, – и купить личную безопасность, отдав Пирей лакедемонцам [84]. Однако с удивлением читаем, что последние не согласились заключить договор и проявили лишь нерешительность перед этим золотым шансом. Если бы Алквиад по-прежнему играл на их стороне, как год назад перед восстанием Хиоса, – если бы у них были энергичные лидеры, способные направить их на активное сотрудничество с изменой Четырёхсот, которые в этот момент сочетали и желание, и возможность отдать Афины в их руки при минимальной поддержке, – они могли бы сокрушить своего великого врага дома, прежде чем флот с Самоса успел бы прийти на помощь.

Учитывая, что Афины были спасены от захвата лишь медлительностью и глупостью спартанцев, можно понять, что у флота на Самосе были веские причины для их прежнего стремления вернуться, и что Алквиад, противясь этому, рисковал невероятно, и лишь невероятная удача спасла его. Почему лакедемоняне бездействовали и на Пелопоннесе, и в Декелее, когда Афины были преданы и находились на грани краха, – остаётся загадкой: возможно, осторожность эфоров заставила их усомниться в Антифонте и Фринихе из-за чрезмерности их уступок. Всё, что они пообещали, – это то, что лакедемонский флот из сорока двух триер, частично из Тарента и Локр, готовящийся отплыть из Ласа в Арголидском заливе на призыв недовольной партии на Эвбее, отклонится от курса и будет держаться близ Эгины и Пирея, готовый воспользоваться любой возможностью для атаки, предоставленной Четырьмястами [85]. [стр. 66]

Однако Ферамен узнал об этом отряде еще до того, как он обогнул мыс Малея, и заявил, что он предназначен для действий в согласии с Четырьмястами с целью захвата Эетионеи. Тем временем в Афинах после неудачного посольства и возвращения из Спарты Антифонта и Фриниха с каждым днем усиливались недовольство и беспорядки. Принудительное господство Четырехсот тихо исчезало, в то время как ненависть, вдохновленная их узурпацией, вместе со страхом перед их предательским сговором с врагом, все громче проявлялась в частных разговорах людей, а также на тайных собраниях во многих домах; особенно в доме периполарха, капитана периполов, или юных гоплитов, составлявших главную полицию страны. Такая ненависть не замедлила перейти от страстного чувства к действию. Фриних был убит двумя сообщниками, один из которых был периполом, или юным гоплитом, когда выходил из булевтерия, посреди многолюдной рыночной площади и средь бела дня. Убийца скрылся, но его сообщник был схвачен и подвергнут пытке по приказу Четырехсот: [86] однако он оказался чужеземцем из Аргоса и либо не мог, либо не хотел назвать имя какого-либо сообщника. От него не добились ничего, кроме общих указаний на собрания и широко распространенное недовольство. Четыреста, оставшись без конкретных доказательств, не осмелились схватить Ферамена, явного лидера оппозиции, как это сделает Критий шесть лет спустя при правлении Тридцати. Поскольку убийцы Фриниха остались нераскрытыми и ненаказанными, Ферамен и его сторонники стали действовать смелее, чем прежде. А приближение лакедемонского флота под командованием Агесандрида, который, заняв позицию у Эпидавра, совершил нападение на Эгину и теперь находился недалеко от Пирея, совсем не по пути в Эвбею, придало двойную [стр. 67] силу всем их прежним заявлениям о неминуемой опасности, связанной с крепостью в Эетионее.