Во всей Европе левые пережили подъем после окончания Второй мировой войны. На первых послевоенных выборах во Франции коммунисты получили 26 процентов голосов, социалисты – 24 процента, аналогично в Италии и Финляндии. В Чехословакии коммунисты даже выиграли выборы с 38 процентами, в скандинавских странах социалистические партии получили от 30 до 40 процентов, коммунисты – от 10 до 15. В Австрии социал-демократы победили на выборах с 45 процентами, в Великобритании лейбористы – с 48 процентами голосов. Это развитие потеряло динамику с начала 1950‑х годов, но в первые послевоенные годы произошло значительное усиление левых сил – неудивительная реакция на доминирование правых в межвоенный период и ввиду войны, которую вели праворадикальные режимы в Германии и Италии.

Левые настроения также доминировали среди интеллигенции. Представители радикальных правых почти везде были изолированы, заключены в тюрьму или мертвы. Их мировоззрение формировалось под влиянием борьбы с современной культурой и Первой мировой войной, которая теперь казалась более далекой, чем XIX век. Их представления о людях, чистоте крови, борьбе и смерти ушли в прошлое; их потенциал был исчерпан. Среди немецкой интеллигенции, как и в новообразованных партиях, вопрос вины и ответственности за национал-социалистическую диктатуру был на переднем крае всех дебатов в первые годы после войны, и чем больше становилось известно о преступлениях нацизма и их размерах, тем острее они становились. То, что после краха диктатуры радикальные правые доминировали над левыми, не может не удивлять, тем более что союзники строго препятствовали распространению националистических настроений, героизирующих войну. Но эти дебаты касались не только недавнего прошлого. Было очевидно, что анализ нацистской диктатуры и причин краха Веймарской республики также определял все политические ориентации на будущее.

Это в первую очередь касалось коммунистов, которые в Германии, как и во всей Европе, в своих притязаниях на власть больше не основывались на истории классовой борьбы, а исходили из войны и нацистской диктатуры. Антифашизм стал основой легитимности коммунистического правления и оставался таковым до его конца. Тот факт, что почти все высшие функционеры немецких коммунистов были противниками национал-социализма и что многие из них подвергались преследованиям со стороны нацистов, также придавал антифашизму авторитет далеко за пределами его собственных рядов. Это также в значительной степени обусловило перспективный идеализм нового поколения СЕПГ, которое, учитывая постепенное возвращение многих бывших национал-социалистов на руководящие должности в Западной Германии, исходило из твердой уверенности, что они учтут уроки истории и создадут морально «лучшую Германию». Согласно коммунистическому взгляду на историю, на котором основывалась эта уверенность, определенные, особенно реакционные слои финансового капитала пришли к власти с нацистами в 1933 году, а национал-социалисты были их исполнительным органом. Но если капитализм принес с собой «фашизм», то не является ли логическим выводом из преступлений нацистского режима требование отмены капитализма? Таким образом, в конечном счете создание социалистического государства также должно было быть понято как следствие победы над фашизмом.

Более того, при таком взгляде на историю немецкий народ, особенно немецкий рабочий класс, представал в основном как жертва национал-социализма, в то время как ответственные за это были отождествлены исключительно с элитой, особенно с крупной промышленностью. Немецкий народ, утверждало руководство СЕПГ, подвергся «насилию» или «искушению» со стороны сильных мира сего, и в этом одновременно заключалось обоснование необходимости антифашистской образовательной диктатуры.